– Они потерпели неудачу, потому что не знали ее так, как знаю я, – говорит Беатрис, качая головой. – Однако у нас будет только один шанс. Нужно убедиться, что все пройдет без единой ошибки.

Ее мысли уже устремились к тому, как осуществить этот план, но ее мать всегда на шаг впереди, а Беатрис не уверена, что сможет действовать достаточно стремительно.

Она отпускает тихое проклятье.

– Что такое? – спрашивает Паскаль, нахмурившись.

– Я только что поняла, что знаю одного человека, имеющего опыт в цареубийстве, – говорит она, наблюдая, как на лицах юношей появляется понимание. – Но я не горю желанием просить ее о помощи.

В тот вечер Беатрис притворяется, что слишком устала, чтобы присутствовать на ужине с остальными членами бессемианского двора. Паскаль приходит туда ровно на столько, чтобы доесть первое блюдо и сразу же удалиться под предлогом заботы о ее состоянии. Беатрис встречает его в коридоре у своей комнаты. Она снова одета в мужскую одежду и длинный черный плащ, капюшон которого надвинут так низко, чтобы полностью скрыть ее волосы и лицо.

– Почему ты выглядишь в моей одежде лучше, чем я? – бормочет Паскаль.

Беатрис удается выдавить короткую улыбку, но ее мысли сейчас слишком далеко, чтобы придавать его словам какой-то смысл.

– Позволь мне самой поговорить с Джиджи, – говорит она ему. – Загнанные в угол звери всегда самые опасные, и с ней шутки плохи.

Беатрис знает, что она уже однажды попалась на уловку Жизеллы, не меньше, чем Паскаль. Он, конечно, тоже это знает, но не говорит вслух. Беатрис благодарна ему за это.

Ей до сих пор больно об этом вспоминать. Тот факт, что Жизелла и Николо смогли так ловко ее одурачить, и то, что ее доверчивость едва не стоила ей жизни, заставляет девушку устыдиться. Она знает, что способна на большее, и какая-то ее часть жаждет это доказать.

Беатрис знает все скрытые ходы, которыми пользуются слуги, чтобы быстро и бесшумно передвигаться по дворцу. Еще она знает, что сейчас, пока вся знать на ужине, большинство слуг либо прислуживают им в зале, либо убирают спальни. Она ведет Паскаля по узким, тускло освещенным коридорам, спускаясь то по одной лестнице, то по другой, пока они, наконец, не оказываются в подземелье. Жизеллу держат подальше от простых заключенных, и ее камера в два раза больше любой другой.

Девушка уже явно начала чувствовать себя как дома. Она сидит, развалившись на своей узкой кровати с книгой в руке, а на маленьком столике лежит еще несколько томов. Рядом с книгами горит свеча, которая дает достаточно света, чтобы было удобно читать.

Когда Беатрис и Паскаль приближаются, Жизелла не поднимает взгляда. Она переворачивает страницу и продолжает читать. Беатрис прекрасно понимает, что Жизелла знает об их присутствии и что это своего рода битва. Поэтому она терпеливо ждет и не сдается даже тогда, когда Паскаль начинает нервно переступать с ноги на ногу.

Проходит немало времени, но наконец Жизелла поднимает глаза от книги и, изобразив удивление, откладывает ее в сторону, хоть и не пытается встать с кровати или просто сесть ровнее.

– О, какой сюрприз, – протягивает она. – Принесли еще сыворотки правды? У меня несколько часов болело горло после всего того кашля.

Беатрис пожимает плечами.

– Если бы ты не лгала так же часто, как дышала, он бы тебя не мучал, – отвечает она.

Жизелла смеется.

– Уж кому-кому, но не тебе говорить мне о честности, Триз, – указывает она. – Ты лгала мне так же часто, как и я тебе. Просто я делала это лучше.

Беатрис открывает рот, чтобы возразить, но быстро закрывает его снова. Она не уверена, что Жизелла ошибается на этот счет.

– А я? – спрашивает Паскаль таким тихим голосом, что Беатрис его почти не слышит. Но Жизелла все прекрасно расслышала, и ее спина напрягается.

– Я сделала то, что было необходимо, – говорит Жизелла, и если бы Беатрис ее не знала, то решила бы, что в голосе Жизеллы слышатся виноватые нотки. – А без лжи это было бы неосуществимо. Но, веришь ты мне или нет, мне жаль, что нам с Николо пришлось вывести тебя из игры, чтобы преуспеть самим.

– Но ты не жалеешь о случившемся, не так ли? – спрашивает Беатрис. – Мы все трое знаем, что, если бы пришлось, ты сделала бы это снова.

– Ты бы предпочла, чтобы я сказала, что сожалею обо всем этом? – спрашивает Жизелла, приподнимая одну бровь. – Ты бы предпочла, чтобы я сказала тебе, что никогда в жизни больше не предам тебя и что чувство вины из-за случившегося не дает мне спать по ночам? Что я безумно страдаю? Это было бы еще одной ложью.

Беатрис сжимает челюсти, чтобы удержаться и не сказать то, о чем она наверняка потом пожалеет.

– Когда вы решили отравить короля Чезаре? – спрашивает она вместо этого.

Жизелла моргает. Впервые она выглядит по-настоящему удивленной.

– Думаю, больше года назад.

– После того как он убил дочь лорда Савеля за то, что она использовала звездную магию? – спрашивает Беатрис.

Лорд Савель, Паскаль и Беатрис знали, что произошло той ночью. Король Чезаре приставал к Фиделии, как и ко многим другим женщинам и девушкам до этого, и хотя они были в переполненном обеденном зале и хотя она пыталась сопротивляться, никто ей не помог. В какой-то момент Фиделия, глядя на звезду, мерцающую в открытом окне, в порыве отчаяния произнесла всего шесть слов: Я хочу, чтобы вы меня отпустили. И в этом не было бы ничего такого, если бы Фиделия, как и сама Беатрис, не оказалась эмпиреем. Но она еще не научилась контролировать свой дар. В окно ударила молния, подняв такой шум, что король Чезаре был вынужден отпустить девушку. Но, услышав ее слова и увидев то, что за ними последовало, он приказал казнить ее как еретичку.

– Это, – говорит Жизелла, пожимая плечами, – было каплей в море. Я уверена, что Паскаль поведает тебе больше, чем я.

Мгновение Паскаль ничего не говорит, но затем он прочищает горло.

– Я не оплакиваю своего отца и не буду притворяться, что он был хорошим человеком или хорошим королем, – говорит он ровным голосом. – Но скажи, чья это была идея – твоя или Николо?

Жизелла фыркает.

– Конечно, моя, – говорит она. – Николо довольствовался тем, что сидел и ждал, когда же король проявит к нему благосклонность. Он был бы счастлив получить место в его совете и никогда не стремился к большему. Отравить его было моей идеей, хотя именно