Дафна наблюдает за ним, тем больше в этом убеждается. Дело не только в сходстве с портретами, которые она видела, а в том, что в его осанке, в манере говорить определенно есть что-то королевское. Пусть его акцент и ужасен. Да, нынче потерявшиеся члены королевских семей не в дефиците, но только один из них соответствует описанию Леви. Если, конечно, не считать цвета волос.

Пока они продвигаются все дальше на восток, она думает о том, что он выбрал не слишком хороший псевдоним. Леви вместо Леопольда. Но все же тому, кто не привык выдавать себя за кого-то другого, будет проще откликнуться на имя, отдаленно похожее на его собственное. Должно быть, это была идея той служанки. Дафна вспоминает о Виоли с долей отвращения.

Когда солнце находится прямо над их головами, группа останавливается, чтобы съесть заранее подготовленный обед и отпустить лошадей пастись и пить из близлежащего ручья. Дафна подходит к Леви, пока тот стоит рядом со своей лошадью и роется в седельной сумке. Она чувствует себя почти как львица на охоте. Она понимает, что это заслуженное сравнение, и от этой мысли у нее скручивает живот. Леопольд и его братья станут ее добычей.

Ей нужно быть осторожной и вести себя умнее. Если он подумает, что она хотя бы подозревает о его истинной личности, то сбежит, и тогда его действительно будет уже не найти. Дафна даже не может представить, какое унижение испытает перед матерью, если придется ей рассказать, что Леопольд ушел у нее прямо из-под носа.

Но, несмотря на приказы матери, принцесса отчаянно хочет получить ответы, которые может дать ей лишь Леопольд. Она хочет знать, почему Софрония мертва, а он стоит здесь, живой и невредимый. Одна даже мысль об этом наполняет ее яростью. Дафна не знает всех подробностей того, что произошло в Темарине, но уверена, что в мятеже виноват сам Леопольд – глупый король, который превратил свою страну в пепел.

Софрония не была к этому причастна и, вопреки приказам их матери, даже пыталась помочь исправить положение дел. Она всегда руководствовалась своими эмоциями, но это было слишком даже для Софронии. Еще Дафна знает, что Леопольд настраивал сестру против ее же семьи и мешал достичь цели, для которой они были рождены. Ее ярость утраивается.

Терпение, шепчет в ее голове голос матери.

Леопольд, должно быть, чувствует на себе ее взгляд, потому что поворачивается к ней.

– Могу я вам чем-нибудь помочь, принцесса? – спрашивает он, наклонив голову.

Дафна встряхивается и натягивает на лицо приятную улыбку, которая, однако, не достигает ее глаз.

– Вообще-то да. Я заметила несколько яблонь вон там, – говорит она, указывая на дорогу, по которой они пришли. – Но боюсь, что не сумею дотянуться до яблок. Может быть, ты не откажешься помочь?

Он бросает взгляд через ее плечо туда, где, как она знает, стоят Байр с Хеймишем и Клионой. Должно быть, ему интересно, почему она обратилась именно к нему. Это справедливый вопрос, но, к сожалению для Дафны, у нее нет на него ответа.

– Я подумала, что будет здорово угостить ими лошадей, но если ты слишком занят, я могу попросить кого-нибудь другого.

Она отходит на несколько шагов, но он все же заговаривает:

– Нет-нет, я могу помочь, – говорит он, все еще выглядя озадаченным, но следует за ней к яблоням. Дафна думает о том, что нужно заслужить его доверие. Ей приходит в голову, что впервые она не знает, как кого-то очаровать. Все, что она действительно о нем знает, так это то, что ему, кажется, действительно была дорога ее сестра. Но эта информация для нее бесполезна. Дафна отличается от Софронии ровно настолько, насколько вообще могут отличаться два человека.

Вопросы, которые она хочет задать, вертятся у нее на языке, но она сдерживается. Еще не время.

– Знаешь, у меня тоже есть сестра по имени Софи, – говорит она вместо этого. – Ну, вообще-то, Софрония, но близкие называли ее Софи – «Софрония» звучит ужасно скучно, особенно для девушки, которая проводила свободное время за готовкой тортов.

Она внимательно наблюдает за его лицом и вознаграждается едва заметной дрожью. Чего бы это ни стоило – а для Дафны это стоит очень мало, – Леопольд действительно любил ее сестру. Возможно, это и есть путь к тому, чтобы заполучить его доверие. Ей нужно показать ему, что она тоже сильно любила Софронию. Получается, роль, которую ей нужно сыграть, ужасно проста – нужно лишь стать той скорбящей сестрой, которой она не позволяла себе быть с тех пор, как узнала о смерти Софронии.

– Она умерла чуть больше двух недель назад, – говорит она ему, хоть слова и застревают у нее в горле, как будто они не хотят быть произнесенными, не хотят стать правдой.

Она чувствует, как он искоса поглядывает на нее, хотя сама смотрит прямо перед собой, на горизонт. Байр и Клиона оба выразили ей соболезнования, и она знает, что Байр сопереживает ей больше, чем мог бы сопереживать кто-то другой, ведь он и сам недавно потерял брата. Но она понимает, что говорить с Леопольдом о Софронии – это другое, ведь ему Софрония не была чужой. Дафна тяжело вздыхает.

– Я все еще не могу до конца поверить, что она ушла, – говорит она ему. – Что я никогда больше не услышу ее смех. Знаешь, у нее был чудесный смех. Нашей маме он, правда, не нравился. Она говорила, что Софрония смеется слишком громко и больше походит на катающуюся по грязи свинью, чем на принцессу.

Только произнеся эти слова, Дафна понимает, что совсем об этом забыла. Забыла, как вытягивалось лицо Софронии каждый раз, когда их мать делала ей это замечание, и как она так старалась сдержать свой смех, даже если, к тайному удовлетворению Дафны, ей это так и не удалось.

Какое-то мгновение Леопольд просто молчит.

– Это жестоко, – отвечает он наконец.

Дафна моргает.

– Полагаю, что так, – говорит она, качая головой. – В общем-то, они никогда не ладили.

Мать была жестока к Софронии. Для Дафны это не новость – она прекрасно осознавала всю эту жестокость еще тогда, в детстве. Дафна и Беатрис тоже от нее пострадали, просто такова была их мать. Но Софронии досталось больше всего. Более того, из-за своей чувствительности она и реагировала на жестокость острее, чем сестры.

Дафна убеждает себя, что Софрония просто была слабее их, была не такой толстокожей. Она говорит себе, что в каком-то смысле Софрония заслужила такое отношение и что, если бы она работала усерднее