и беспрекословно выполняла то, что ей говорили, если бы она просто была сильнее, мать не была бы так к ней жестока.

Но думая об этом, она чувствует, как в ней зарождается чувство вины. Она вспоминает последнее письмо от Софронии: Мне нужна твоя помощь, Даф. Теперь ты видишь, как она была неправа и как неправы были мы, когда выполняли ее приказы.

И снова Дафна думает о той трудной задаче, которую поставила перед ней мать. О жизнях, которые она велела ей отнять. Включая жизнь юноши, стоящего рядом прямо сейчас. Конечно, Софрония бы ее осудила, но мать написала, что это единственный способ гарантировать их безопасность. Может ли что-то быть одновременно и неправильным, и необходимым?

– Наша мать – сложный человек, – говорит она, отодвигая на задний план и эти мысли, и чувство вины. – Но только сложный – и да, порой жестокий – человек может почти два десятилетия так непоколебимо занимать трон. Софи это понимала.

– Уверен, что она понимала, – мягко говорит он. – Но все же, должно быть, нелегко было расти с такой матерью. Для любой из вас.

Дафна напрягается. Что Софрония ему наговорила? Или это была та служанка, Виоли?

– Моя мать воспитывала своих дочерей такими же сильными, как она сама, – холодно говорит Дафна. – И я до глубины души благодарна ей за это.

– Конечно, – говорит он чересчур быстро. Дафне хотелось бы, чтобы он открылся еще немного, чтобы позволил соскользнуть маске, которую носит. Но еще не время. Он играет свою роль, и она должна помнить о своей.

– Вот, – говорит она, останавливаясь перед деревом и указывая на свисающие с его ветвей яблоки. – Если ты сможешь собрать хотя бы дюжину, уверена, лошади будут благодарны.

– Конечно, Ваше Высочество, – говорит Леопольд, кивая.

– Не нужно его мучить, – говорит ей Байр, когда они продолжают путь, завершая свое путешествие к озеру. К вечеру они доберутся до летнего дворца.

– Кого мучить? – спрашивает она, хотя у нее уже появилась догадка, о ком он говорит. Хоть он и не назвал имени «Леви», она, очевидно, сегодня разговаривала с ним больше, чем с Хеймишем, Руфусом или стражниками.

– Леви здесь не для того, чтобы приносить тебе яблоки, – говорит он.

Дафна смеется.

– Яблоки предназначались для лошадей, – говорит она. – И, кроме того, Леви здесь именно для этого – он слуга. Он здесь, чтобы выполнять свою работу, например приносить что-нибудь. Не только яблоки.

Байр хмурится и не отвечает. Искоса взглянув на него, Дафна подавляет вздох. Несмотря на то что Байр рос при троне, он все еще противится своему статусу. Или, возможно, все дело в этой истории с повстанцами. Однако, подумав, она решает, что дело не в последнем. В конце концов, Клиона настолько близка с повстанцами, насколько это вообще возможно, но она без колебаний дает поручения слугам.

– И все же, – говорит Байр спустя мгновение, – этому слуге ты уделяешь слишком много внимания.

Дафна одаривает его улыбкой.

– Ревнуешь? – спрашивает она.

Ей кажется, что его щеки покраснели, но, возможно, все дело в морозном воздухе.

– Это подозрительно, – говорит он через мгновение, и у Дафны сводит живот.

– А что тут подозрительного? – спрашивает она, скрывая свое беспокойство за смехом. – Он слуга с высокогорья. Ты же не думаешь, что на самом деле он работает на мою мать?

Она смеется еще громче, как будто эта мысль совершенно нелепа.

– Или что он подосланный ко мне убийца, которого мне удалось переманить на свою сторону?

Это еще одна нелепая идея, но Байр даже не улыбается.

– Я не знаю, Дафна, – говорит он со вздохом. – Но ты сама сказала, что у тебя много секретов…

– Не больше, чем у тебя, – парирует она, начиная раздражаться.

Байр совсем не тот наивный мальчик, каким она когда-то его считала, и она не позволит ему обставить все так, будто лишь одна она хранит тайны.

– Если ты не готов рассказать мне правду о том, что планируют повстанцы, то у тебя нет права обвинять меня в том, что я чего-то недоговариваю.

– Это несправедливо…

– Позволю себе не согласиться, – перебивает она.

Лишь когда едущие перед ними люди оборачиваются, Дафна понимает, что их с Байром разговор стал слишком громким. Она заставляет себя улыбнуться и машет рукой.

– Просто любовная размолвка, – кричит она.

– Тьфу, ты не могла подобрать другое слово? – кричит в ответ Клиона, морща нос. – Я ненавижу слово «любовная».

Едущий рядом с Клионой Хеймиш наклоняется, чтобы что-то ей сказать. Он делает это так тихо, чтобы услышала только она. В ответ девушка пихает его с такой силой, что он чуть не выпадает из седла, и они оба смеются.

При взгляде на это у Дафны сжимается сердце. Их с Байром отношениям не суждено быть такими непринужденными и состоять сплошь из шуток и поддразниваний. И Клиона, и Хеймиш участвуют в восстании, оба сражаются на одной стороне, и их интересы полностью совпадают. Они могут строить планы на будущее, могут рассчитывать, что останутся вместе навсегда.

У Дафны и Байра все не так. Может быть, когда-то Дафна и могла представить себе их будущее. Тогда, когда она даже не догадывалась, кто такой Байр на самом деле, и не знала, что он работает на повстанцев. Он был просто принцем поневоле, несчастным и не проявляющим ни интереса к политике, ни желания править. Дафна даже думала, что, возможно, когда ее мать завоюет Вестерию, Байра можно будет убедить не стоять у нее на пути, и как только она сменит свою мать на посту императрицы, они с ним поженятся.

Теперь она понимает, какими глупыми были те надежды. Глядя на него, она не может представить себе мир, в котором после такого предательства, какое она должна совершить, он остался бы рядом. И если уж быть самой с собой до конца откровенной, то она не может представить мир, в котором ее мать позволила бы этому случиться.

От этой мысли у нее снова сводит живот. Она убеждала себя, что мать не убьет его. Что его выгонят в какую-нибудь другую страну, откуда никогда не позволят вернуться в Вестерию. Он будет мертв для нее, а она, несомненно, будет мертва для него.

По крайней мере, так она говорила себе всю свою жизнь. Но это было до того, как императрица отдала ей приказ убить Леопольда и его братьев. Да, Байр не настолько важен, чтобы его убивать, и его притязания на трон гораздо более призрачны. Но Дафна знает, что мать всегда предпочитала быть в своих заговорах настолько аккуратной, насколько это