размещения для уцелевшего личного состава тайной полевой полиции стало одно из пустующих зданий штаба пехотной бригады. Подсчитав окончательные потери, Циммер, Ланге и Вольф приступили к организации работы, но так и не смогли ее завершить, им и их подчиненным пришлось срочно уносить ноги.

8 апреля 1944 года войска 2-й гвардейской танковой и 51-й армий 4-го Украинского фронта после мощной артиллерийской и авиационной подготовки перешли в наступление, и уже к утру 1 1 апреля они захватили один из ключевых пунктов обороны противника — город Джанкой. На другом направлении также успешно действовали части Отдельной Приморской армии. В ночь на 1 1 апреля ее ударные сводные группы атаковали передовые порядки 17-й армии вермахта, 9-й и 10-й румынских дивизий. Их натиск был настолько неожиданным и стремительным, что к полудню Керчь была полностью освобождена.

Гитлеровское командование предпринимало отчаянные усилия, чтобы спасти положение, и ввело в бой последние резервы, но они уже ничего не решали. 13 апреля советские войска выбили противника из Симферополя и Евпатории, 14-го пали Бахчисарай и Судак, 15-го передовые части 19-го танкового корпуса с севера подошли к первому оборонительному рубежу Севастополя. С юго-запада к нему приближалась ударная сводная группа Отдельной Приморской армии.

Перед глазами Антонины Григорьевны и ее боевых товарищей лежал опутанный мощными оборонительными сооружениями и казавшийся неприступным Севастополь. Она так вспоминала об этом:

«<…> В начале апреля 1944 года началась операция по освобождению Крыма. Бои за Симферополь длились недолго, их вела только наша армия и вышла к Севастополю со стороны Сапун-горы.

Эта возвышенность в 3 км от города. Немцы на горе создали целый укрепрайон, и нашим войскам было очень тяжело. Подступы к горе были заминированы, а надо было под обстрелом брать штурмом гору. Вся земля была выжжена и набита осколками и пулями так, что, когда я приехала в Севастополь в 1948 году, на склонах горы трава еще не росла. И весь склон Сапун-горы был рыжим от проржавевшего металла <…>

После войны на Сапун-горе был поставлен обелиск 2-й армии и 51-й Приморской, а 2-й гвардейской — на северной стороне, и создана диаграмма в память о тех боях. Будучи однажды на диаграмме, я оставила фотокарточки своих контрразведчиков. Бои за Севастополь шли месяц, немцы долго сопротивлялись. Последние военные операции происходили на мысах Херсонес и Хрустальный.

Сейчас на мысе Херсонес на скале установлен памятник матросу и солдату. Памятник установлен так, что, кажется, они (матрос и солдат) сейчас сорвутся и пойдут в бой. Такая экспрессия в них заложена <…>»[33].

После освобождения Крыма начальник отдела Смерш по 51-армии Никифоров, к тому времени получивший звание генерал-майора, предоставил Антонине несколько часов и выделил машину, чтобы она проехала в Симферополь к родителям, о судьбе которых более двух лет ничего не знала. Движение по дороге было не слишком интенсивным; в воздухе не висела вражеская авиация, и ей удалось без задержек добраться до города. Он практически не пострадал, бои за Симферополь носили скоротечный характер, немцы и румыны не оказали серьезного сопротивления и в панике бежали.

Не в силах усидеть в машине, за несколько кварталов до родительского дома Антонина выскочила из кабины и понеслась по улице, где ей были знакомы каждый ухаб на дороге и каждое дерево Она не чувствовала под собой земли, от волнения все плыло и двоилось перед глазами, а сердце молотило, как молот. На последних метрах, перед калиткой, ее ноги одеревенели, и не находилось сил, чтобы сделать этот пугающий своей неизвестностью шаг. Вздох облегчения и радостный вскрик вырвались из груди Антонины, когда за белоснежно-розовым облаком цветущих яблонь и персиков мелькнула знакомая фигурка. Через мгновение из палисадника донеслись голоса, их невозможно было спутать ни с какими другими, они прозвучали для нее самой желанной музыкой. Антонина взлетела как на крыльях, настежь распахнула калитку, вихрем пронеслась по дорожке и оказалась в объятиях отца, матери и младшего брата. Они плакали и смеялись от радости и безмерного счастья, что остались живы, что снова объединились в одну дружную и любящую семью.

Война пощадила их, но была безжалостна ко многим друзьям и знакомым, ставшим безвинными жертвами фашистов. Об этой страшной трагедии напоминали гигантские противотанковые рвы, выкопанные на северной окраине Симферополя незадолго до наступления немецко-румынских войск на Крым. Во время оккупации они стали одной братской могилой для тысяч безвинных женщин, стариков и детей.

Нельзя без содрогания читать эти, казалось, сочащиеся кровью строчки из воспоминаний Антонины Григорьевны:

«…в этих рвах были расстреляны коммунисты, комсомольцы и евреи. Евреев всех собрали во дворе мединститута, надели белые повязки на рукава, сказали взять еды на 2 дня. И люди все пришли, так как сказали, что их будут куда-то вывозить. А их вывезли к противотанковым рвам и всех расстреляли, предварительно забрав у них все дорогие изделия из золота и другие ценные вещи. Вместе со всеми были расстреляны и моя подруга Роза Баранчик, ее старая мать и беременная сестра, которая шила, торопилась приготовить одежку, пеленки и прочее для будущего ребенка»[34].

Эти и другие зловещие чудовищные следы так называемого «нового порядка», который фашисты устанавливали на оккупированных советских территориях, были обнаружены в десятке других мест Крыма. Часть из них, и не только на полуострове, а также на земле Донбасса, где бесчинствовали палачи и каратели из ГФП 721 и ГФП 312, Чрезвычайной государственной комиссии, занимавшейся расследованием злодеяний, совершенных фашистами на оккупированных территориях СССР, удалось установить благодаря информации зафронтового разведчика Агапова-Аганина.

Сам Ибрагим Хатямович после эвакуации ГФП 312 из Севастополя в Одессу продолжал свою полную смертельного риска работу и искал связь со Смершем. И здесь удача изменила ему, на пути в Кишинев, к новому месту дислокации, на одном из перекрестков произошло невероятное — сошлись две колонны. Офицеры ГФП 721 опознали в Рудольфе Клюгере воскресшего Отто Вебера. От ареста Ибрагима спас налет советской авиации. Отстреливаясь, он оторвался от преследователей, скрылся в лесу, несколько суток блуждал, пока не вышел в расположение советского танкового батальона. Красноармейцы надавали тумаков «фашисту», а затем под конвоем доставили его в отдел Смерша по дивизии. Дальше в голове Ибрагима все смешалось: тушенка, кружка водки и калейдоскоп лиц, окончательно он пришел в себя только в кабинете начальника управления Смершем фронта генерал-майора Петра Ивашутина.

Несколько часов шла их