В отличие от своих практически не просыхающих друганов пил Геннадий не много, точнее, весьма умеренно, нахватанными по вершкам основами медицинских познаний убеждая себя в том, что спиртное не только не вредно, но даже полезно для здоровья — дескать, выводит оно из организма шлаки всякие и тяжелые металлы. А в то, что от водки можно умереть или деградировать, санитар не верил принципиально, чего бы там ни утверждал демонстративно игнорируемый им Минздрав. Васька и Ванька не в счет, они дебилы от рождения. А читая надписи на похоронных венках, привозимых к моргу скорбящими по усопшим родственниками, Геннадий лишь еще больше укрепился в своем бесхитростном убеждении, ибо предназначенные для умерших траурные ленты утверждали: «От жены», «От коллег», «От любящей тещи». Вот и выходило: «от водки» — еще никто и никогда не умирал. От чего и от кого угодно — да, но только не от нее, родимой!

Вскоре Геннадий понял, что кроме двух первых основополагающих факторов в жизни любого здорового мужчины — денег и спирта — морг способен обеспечить его еще и третьим вожделенным товаром, а именно — женщинами. С живыми дамами у недоучившегося медика складывались крайне неровные отношения — то цветы им подари, то в кафе своди, то на трамвае за свой счет прокати. В общем, сплошные капризы, расходы и хлопоты, а пользы — фиг да маленько. Каждая так и норовит пожрать и выпить за счет распаленного страстью кавалера, а потом его же и продинамить, то бишь — ему отказать. Ишь недотроги! И только поступающие в морг мертвячки не просили ничего, не ломались и не строили из себя бог весть кого. Да и не отказывали они никому и никогда — уж это стопроцентно. И вскоре Геннадий привык к их холодным неподвижным и негибким телам… Словом, жизнь сияла всевозможными радужными красками, не обещая в будущем ничего непредсказуемого или неприятного. Впрочем, так обстояло только до сегодняшней ночи…

Мысли об очаровательной покойнице не покидали Геннадия ни на минуту. Он сам заносил ее в морг, раздевал и укладывал на стол, заботливо прикрыв самой чистой простыней из всех имеющихся в наличии. Тело девушки не имело на себе следов постигшего ее несчастья, и лишь кровь, пятнающая ее длинные серебристые волосы, ненавязчиво напоминала — красавица насильственно покинула сей бренный мир, лишив его своей непревзойденной прелести и обаяния. Да, следовало признать откровенно, даже будучи мертвой, эта девушка оставалась настолько хороша собой, что при первом же взгляде на нее у Геннадия перехватило дух, а в глубине его давно очерствевшего сердца родились сочувствие и сожаление: «Надо же, какую красоту загубили!» Он с восхищением разглядывал ее стройные бедра и длинные ноги, тонкие пальчики с миндалевидными розовыми ноготками, нежный очерк губ и маленькую грудь, как раз помещающуюся у него в ладони. Однако черные, упрямо не желающие закрываться девичьи глаза вызывали у него смутный страх и неявное сомнение в ее безжизненности. Будучи далеко не дураком, Геннадий отлично усвоил все симптомы клинической и биологической смерти, позволяющие точно установить факт гибели человека. Однако, вопреки всем непреложным законам природы, тело прекрасной блондинки оставалось гибким и чуть ощутимо теплым, хотя он так и не смог уловить звуков биения ее сердца или прощупать пульс на ее сонной артерии. У девушки напрочь отсутствовало дыхание. Но вот ее зрачки, почти сливающиеся с темной, будто ночь, радужкой, даже при нажатии отказывались удерживать щелевидную форму, хотя именно этот «эффект кошачьего глаза» и являлся вернейшим признаком наступления биологической фазы смерти, уже необратимой вспять никакими реанимационными процедурами. Пребывая в полной растерянности, Геннадий уложил раздетую догола блондинку на стол в покойницкой и отправился пить с напарниками, осознанно предпочтя на неопределенное время отложить разрешение сей парадоксальной проблемы. Но притом в его голове почему-то беспрестанно вертелись строчки из прочитанной в детстве сказки о мертвой (а на самом деле совсем не мертвой) царевне, спящей в своем хрустальном гробу и ждущей прекрасного принца…

Выпив спирта и набравшись смелости, Геннадий вскоре пришел к выводу, что ни мускулистостью заросших рыжей щетиной плеч, ни охватом мощного торса, ни завлекательно выступающей вперед нижней челюстью он ничуть не уступает расхваленным экстерьерам модных заграничных актеров, а следовательно, на роль принца подходит идеально. Захватив с собой «группу поддержки» в лице изрядно набравшихся, а потому не боящихся ни бога ни черта Васьки и Ваньки, новоявленный герой-любовник шумно ввалился в комнату передержки неопознанных трупов, намереваясь немедленно «посвататься» к мертвой красавице. Все произошедшее далее навсегда отбило у него как желание, так и реальную возможность домогаться благосклонности каких-либо женщин — хоть живых, хоть мертвых…

Отбросив укрывающую покойницу простыню, Геннадий разоблачился и, подбадриваемый скабрезными репликами ожидающих своей очереди товарищей, вскарабкался на стол, всей массой своего отнюдь не хилого тела навалившись на прелестную девушку. Ощущая нарастающее желание, горячей волной бьющееся в его чреслах, Геннадий наклонился к слегка приоткрытым губам очаровательного объекта своего нечестивого вожделения, намереваясь совершить то, чего не проделывал никогда ранее. А именно — взасос поцеловать покойницу… Но едва лишь его слюнявые, воняющие спиртом губищи прикоснулись к алым и нисколечко не холодным губам девушки, как красавица вдруг еще шире распахнула свои и до этого раскрытые глаза, протестующе мотнула головой и громко заявила откровенно возмущенным тоном:

— Ни фига себе наезды! А ну-ка, скотина, слезай с меня немедленно!

И тогда, испытывая жутчайший ужас, подействовавший на него результативнее, чем беспощадный нож палача, Геннадий разинул рот и отчаянно заорал на весь морг, срываясь на жалобный визг бесповоротно кастрируемого борова…

Люди, по сути своей, самые непредсказуемые и парадоксальные создания в мире. Например, если зайти в переполненную читателями библиотеку и громко крикнуть во все горло, то тебя не поддержат и не поймут, а только одарят крайне недоуменными и осуждающими взглядами. А вот если ты закричишь в переполненном трупами морге, то к тебе сейчас же присоединятся все остальные живые экземпляры, еще обладающие хотя бы минимальной способностью кричать…

Мне снился странный эротический сон. Будто нахожусь я, совершенно раздетая, почему-то на глыбе льда… И тут из ниоткуда появляется Рейн, который ложится прямо на меня и прикасается ко мне своими холодными губами… Странно, но губы прекрасного воина оказались неприятно мокрыми, а от его горячего дыхания нестерпимо разило противным сивушным перегаром… Я вздрогнула от омерзения, глубоко вздохнула и… проснулась…

Придя в себя, я обнаружила, что вместо беловолосого красавца на мне самым нахальным образом распластался какой-то совершенно незнакомый тип — толстый, красномордый, до самых поросячьих глазок заросший неопрятной рыжей щетиной. Я возмущенно мотнула головой, стремясь избежать прикосновения его жутко смердящей пасти, и потребовала:

— А ну-ка, скотина, слезай с меня немедленно!

В ответ наглый тип завизжал так пронзительно, будто его лишали самого дорогого мужского достоинства — кошелька. Ему согласованно вторили еще два бомжеватых на вид персонажа, раскорячено, наподобие лабораторных лягушек, прижавшихся к стене полутемной комнаты, заполненной непонятными предметами. К своему немалому удивлению, я вдруг выяснила, что вполне прилично вижу в темноте, легко различая даже самые мелкие детали интерьера и обстановки. А следующим неожиданным сюрпризом стала моя абсолютная нагота, бесстыдно выставленная напоказ этому голосистому трио.