Это невзрачное серое здание смущенно притулилось на одной из окраинных улиц города, стремясь казаться как можно скромнее и незаметнее. Всем своим внешним видом: потрескавшимися и облупившимися стенами, окнами с наполовину закрашенными серой краской стеклами, щелястым крыльцом о трех ступенях и ржавыми, но хорошо смазанными воротами — оно как будто говорило: «Меня здесь нет. Вернее, я, конечно, есть… но меня словно бы и нет». Вот такое лицемерное притворство…

Но жители города почему-то ни в коей мере не стремились оспаривать мнимую невидимость этого странного дома, предпочитая не нарушать их нигде не зафиксированного соглашения об анонимности, больше смахивающего на заговор. Проходя мимо серого здания, они невольно ускоряли шаг и как-то виновато отводили в сторону глаза, своим поведением четко поддерживая проводимую домом политику — его тут нет сейчас, не будет завтра, да и вообще никогда и в помине не было. Вот такое трусливое притворство…

На самом же деле в здании, столь усиленно старающемся произвести впечатление заброшенного и необитаемого, вовсю кипела жизнь. Можно сказать, била ключом, если, конечно, подобное сравнение не покажется чересчур циничным применительно именно к этому дому. Ибо работающие в сим загадочном учреждении люди называли его фамильярно и донельзя панибратски — Местом Отдыха Разочарованных Граждан, а справа от входной двери виднелась неброская квадратная табличка, гласившая: «Городской морг № 8», делающая совершенно бессмысленным любое притворство, лицемерие и трусость. Тут начинались законные владения смерти.

Нынешняя ночь выдалась на редкость авральной. Машины с покойниками подъезжали с интервалом в пять минут, не давая работникам морга ни секунды на передышку. Столы в комнатах передержки заполнились до отказа, а молоденький стажер Пашка, подрабатывающий в морге на полставки после учебы, ударился в наглый саботаж, разглядев выгружаемых из машин «клиентов». Там обнаружились молодые и красивые женщины, одетые в крикливые вечерние наряды и увешанные отнюдь не дешевыми побрякушками, парни в форме охранников развлекательного центра, непонятные боевики в камуфляже и солидные мужчины в деловых костюмах. Общим чохом аж целых пятьдесят восемь трупов. Целых, потому что напоследок из машины давнего Пашиного знакомца — Михалыча — бережно выгрузили чуть ли не напополам перерубленного парня в белом плаще и обворожительную блондинку, взирающую на весь мир черными, никак не желающими закрываться, обвиняюще распахнутыми глазами. Близко взглянув на бескровное лицо этой девушки, Паша понял — его трудовой энтузиазм закончился бесповоротно, раз и навсегда, ибо смириться со смертью такой девушки он не может. Сдав красавицу на руки восхищенно ухнувшему гориллоподобному санитару Геннадию, пошатывающийся от потрясения практикант побрел в подсобку, намереваясь использовать по прямому назначению намедни заныканную бутылку со спиртом, выдаваемым моргу для сугубо производственных целей. Впрочем, воровство алкоголесодержащих жидкостей являлось для тутошних работников деянием привычным и практикуемым почти ежедневно. Ведь спирт — он живым завсегда нужнее, а мертвые — они не капризные, им и одного формалина достаточно.

Изрядно приняв на грудь, закусив бутербродом с ливерной колбасой и немного захмелев, Пашка вышел в коридор, примыкающий к запасной прозекторской, чаще используемой не по прямому назначению, а для проведения различных, не санкционированных начальством, сабантуев, призванных снять нагнетаемое работой напряжение. Приободрившись в результате стимулирующего действия высоко-градусного напитка, юноша намеревался, во-первых, еще раз взглянуть на усопшую девушку, чей необычный облик глубоко врезался ему в память. А во-вторых, стажеру весьма не понравились неприкрыто похотливые взгляды дюжего и волосатого, словно Кинг-Конг, Геннадия, адресованные все тому же прелестному объекту. Среди сотрудников морга ходили активные, но ничем не подтвержденные слухи, якобы Геннадий в компании парочки своих закадычных дружков оказывает нездоровые знаки внимания некоторым самым привлекательным из поступающих в морг покойницам. Хотя следовало упомянуть — обычно сами жертвы сего разнузданного произвола молчали, как набравшие в рот воды рыбы. И не то чтобы дамам это нравилось, скорее, наоборот… Однако безропотность перенесших надругательство покойниц устраивала всех, и в первую очередь начальство. Ну не жалуются и не жалуются, так на то они и мертвые… Короче, испытывая вполне обоснованную тревогу за будущее обворожительной покойницы, Павел подошел к дверям импровизированного банкетного зала и тихонько притаился за неплотно закрытой створкой, напряженно прислушиваясь к доносящемуся до него разговору…

В прозекторской дым стоял коромыслом. Философски дымящий беломориной Геннадий восседал на краю стального стола для вскрытий, задумчиво покачивая ногой в резиновом сапоге. Свободное резиновое голенище размеренно шлепало по синей сатиновой штанине, способствуя мыслительному процессу. В голове санитара бродили весьма оригинальные соображения… Два небритых бугая — Васька и Ванька, с которыми Геннадий был дружен до состояния «не разлей водой, а тем паче — водкой», оба имеющие в прошлом судимости и не отличающиеся особо высоконравственным моральным обликом, — нетерпеливо поглядывали на своего заводилу, ожидая команды к действию. Выпитый спирт изрядно раззадорил их исконные половые инстинкты, побуждая к общению с нежным, мягким и теплым прекрасным полом. Ну пусть уже не очень-то нежным, мягким и теплым, но зато прекрасным, безусловно.

Еще двое санитаров — пожилой благообразный Денис Спиридонович и молодой косноязычный заика Митенька (юродивый недоумок, принятый в морг из жалости), — занимали расставленные вокруг стола табуретки и налегали на консервированную ветчину. В углу тихонько хрипел раздолбанный магнитофон, голосом покойного, но незабвенного Владимира Высоцкого вопрошая: «Где мои семнадцать лет?..», что в данном аспекте псевдобытия выглядело совершенно уместным. Кесарю — кесарево, слесарю — слесарево, а моргу — мертвый певец. В общем, все чин чинарем…

— А Пашка-то где? — до ушей стажера долетел неразборчивый фальцет Митеньки. — Али устал и спать лег?

— Ага — жди! — смачно сплевывая на пол, издевательски отозвался Ванька. — Он у нас влюбился, в блондиночку ту черноглазую…

— Наверно, забился куда-нибудь в угол и грустит о ней, — в тон ему подхватил пошляк Васька.

Пашка разгневанно скрипнул зубами, уязвленный неуважительным отношением к погибшей девушке, в его воображении почему-то ассоциирующейся с чем-то незапятнанно-светлым и чистым.

— Иван, на пол-то хоть не плюй, — укоризненно протянул Денис Спиридонович. — У нас же Митя сегодня дежурный, ему мыть придется.

— Угу, — хмуро поддакнул убогий заика.

— А мы сами вымоем, — заговорщицки подмигнув дружкам, вдруг предложил Геннадий. — Вы, как смена закончится, идите себе спокойненько на боковую, а мы тут сами все приберем. Так, парни?

— Приберем, отчего же не прибрать! — быстро поняв, откуда ветер дует, услужливой скороговоркой поддержал Васька. — Нам не в лом.

— Приберем! — согласно кивнул Ванька, натужно дергая кадыком.

Денис Спиридонович посмотрел на них с недоверием, с одной стороны явно что-то подозревая, а с другой — принципиально не желая связываться со здоровенными молодыми мужиками и наживать неприятности на свой слабый организм. Митенька придурочно улыбался и пил газировку «Буратино», даже не подозревая о наличии столь далекой от него стороны интимной мужской жизни.