Четыре поля были лучшим вариантом.

Здесь, у Бутылочного горла, между холмами и рекой, будут встречать врага, а с вершин помогут отряды лучников. Ну, а после, когда первая плотина прорвется, и у да Монтага появится пространство для маневра, начнется настоящая рубка. И тут, конечно, не зевай. А то не успеешь воспользоваться золотыми монетами. Закидывай арбалет за плечи, да мчись под защиту латников.

Краешек солнца появился над вершиной холма одновременно с первыми отрядами противника, и Винчецио, выплюнув зубочистку, прищурил глаза и натянул на торчащие во все стороны волосы берет с зеленой лентой.

Поднявшееся солнце светило прямо в глазные прорези кожаной маски, плотно закрывающей изуродованное лицо. Но Тарик никогда не боялся солнца. Оно не мешало ему, а помогало, как и любому, рожденному в колыбели Феннефат, укрытому пеленой жары, вскормленному медовой водой оазисов.

Он был карифцем и не раз дрался, приветствуя светило. Так было и сейчас.

Отряды прорыва, не обращая внимания на летящие в них стрелы с холмов и со стороны второй линии обороны за спиной Тарика, торопливо преодолели свободное пространство под мерный рокот барабанов.

Тяжелые доспехи латников сверкали на солнце, слепя.

Первый ряд, вооруженный короткими мечами, которыми можно было колоть рядом с собой, почти в упор, подняв массивные щиты докатился до опорной стены из бревен у вырытого рва. За ними шли алебардисты и пикинеры. К стрелам, собиравшим слишком слабую жатву, присоединились арбалетные болты.

Солдат, стоявший рядом с Тариком, издал стон, едва слышный в начинающемся сражении, опустился на колени, потом повалился на бок.

Из-за спин прилетел ответ — три скорпиона (во всяком случае, карифец про себя называл эти осадные орудия так, хотя они и стреляли не одной огромной стрелой, а сразу шестью длинными стальными), находящиеся где-то у позиций треттинских наемников, хлестко ударили по железному валу. Пробивая дубовые щиты и надежные доспехи, они оставили просеки в рядах атакующих, которые, впрочем, тут же сомкнулись.

Тарик пригнулся, когда рядом прошуршала стрела, покрепче сжал рукоятку кривого двуручного клинка. Он был в простой хлопчатой хати — короткого халата на трех пуговицах, рукав которого обмотал зеленой лентой, и в широких штанах, не желая обременять себя броней.

В ход пошли топоры и короткие лестницы. Пики из задних рядов атакующих ударили вверх, доставая или пытаясь достать товарищей Тарика.

— Канционе д’ачайо, — торжественно произнес Менлайо, сжимая древко алебарды, на которое он повязал зеленую ленту, сейчас тревожимую теплым утренним ветром. Кожаная перчатка приятно скрипнула на окованном дереве. Точно кошка, предвкушавшая миску молока.

Его полк шел всю ночь по Рионской дороге, глотая пыль, печатая шаг. «Желуди», Двадцать первый пехотный Армии Наследника, стальной змеей, прерываясь на короткий отдых, вместе с остальными отрядами, спешил из Треттини, через горы Бирюзового веретена в Ириасту.

За час до рассвета, прямо с марша, они заняли правое крыло армии, встав рядом с несколькими тысячами легкой кавалерии, расположившейся у самого леса. До стен Лентра отсюда было больше лиги, но город, на мгновение ставший розовым во время восхода, довлел над всеми Четырьмя полями.

Битва разгоралась вместе с поднимающимся солнцем. Отсюда плохо было видно, слишком далеко до Бутылочного горла, впереди несколько полков. Все, что Менлайо мог рассмотреть, это — пыль, поднимавшуюся из-за тысяч ног, мечущиеся знамена с водоворотами, гул, точно морской прибой. Люди сражались и умирали.

Канционе д’ачайо. Песнь стали. Путь его жизни от детских лет, через дорогу Тиона, до собственной фехтовальной школы, звания мессерэ и к этой битве. Долгий. Тяжелый. И в то же время пролетевший слишком быстро.

Оглянуться не успел.

Теперь же перед ним, возможно, финальная песня. Он готов был ее спеть. Мало того, Менлайо ждал ее, всем сердцем звал и, оставаясь холодным расчетливым фехтовальщиком, в глубине души сетовал, что не ему досталась честь встретить пришедших врагов.

Это было достойно любого, кто шел по зову великой песни искусства.

Там, за спиной, остался родной город, теперь уничтоженный тьмой, его школа, его сгинувшие друзья — Орсио, Летте, Алессандро, Аллонзо. Многие.

Его коллеги, мессэре других великих школ юга.

Его сын.

Энни тоже остался в Рионе.

И Менлайо знал, кто в этом виноват. Тот, кто шел под знаменами с водоворотом. Асторэ. Вэйрэн. Больше некому.

Теперь следовало драться и спросить сталью за ту тьму, что вторглась в его жизнь, забрав друзей и близких. Уничтожив весь смысл жизни. Поэтому он здесь.

Гонец на легконогой соловой кобыле, топча луг, выскочил откуда-то справа, осадил лошадь, что-то прокричал, скача вдоль рядов, размахивая в воздухе сигнальным ярко-желтым флажком. До него было слишком далеко, чтобы услышать. Но головы солдат поворачивались, следили за всадником.

Вот он снова остановился. Крикнул громко, ряд алебардистов рявкнул нечто восторженное.

Менлайо заметил, что такие же всадники скачут в промежутках других полков, орут, надсаживая горло.

По рядам летели шепотки, люди обсуждали услышанное, и Менлайо расслабил пальцы, перестал сжимать древко, понимая, что пока это не приказ наступления.

— Что там? Что?

— Что он сказал?

— Говорит, сообщение от его светлости.

— Нашего или ириастца?

— Нашего, конечно же, дубина. Больно ему надо чужого «светлостью» называть!

— Да тише! Что он сказал-то?

— Герцог?

— Гонец, дурень!

— Да я не расслышал, пока вы тут трепались у меня над ухом!

— Тьфу ты!

— Риона спасена!

— Что?!

— Что ты несешь, дурья твоя башка?!

— Риона спасена! Очищена от демонов! Город спасен!

— Да! Так и сказал! Так и сказал! — подтвердил еще один. — Хвала Шестерым!

— Как?!

— Откуда я знаю?!

— Тише! Он вон говорит!

Все прислушались.

— Некромант?

— О чем ты?

— Некромант, которая спасла его светлость во время прихода шауттов, очистила Риону от зла.

В рядах солдат живо стали обсуждать новость, даже отвлекшись от того, что творилось меньше, чем в четверти лиги от них.

— Некроманты ж, вроде, злые.

— Куда менее злые, чем эти ублюдочные асторэ горного герцога!

— И все равно.

— Эта не такая.

— Ты почем знаешь?

— Не такая, говорю! Она людей спасает, а не убивает.