– Вон там, боярин, видишь, блазнится? – обернувшись, Митрофан показал рукой куда-то влево. Раничев присмотрелся – и в самом деле, за соснами виднелось какое-то пустое пространство… озеро?

– Оно и есть, – кивнул охотник. – Плещеево озеро. Я-то к нему не пойду, а вы посмотрите, затем ведь и шли.

– Что ж, посмотрим, – сняв шапку, Иван умыл лицо снегом.

Так и договорились – Митрофан с Михряем повернули направо, к ельнику, делать в овражке ночлег, а Иван с Лукьяном отправились к озеру. Посмотреть, что к чему – хватит и двух, тем более – оба воины опытные, чай, не заплутают, а заплутают, так вечером на свет костерка выйдут. Раничев не зря оставил с охотником Михряя – неслабого деревенского парня – устроиться зимой на ночлег не такое простое дело. Во-первых, снег расчистить да утоптать – для костра да для лапника. Сверху лапника шалашик устроить, обложить снегом, там особый костерок разложить – малый, чтоб не холодно было спать, для чего заранее нарубить дровишек. Ну и, само собой, запромыслить какую-нибудь дичь – зайца там или рябчика, подкрепиться-то вовсе не помешает, чай, с утра не ели, а так, перекусывали только.

Занятые всеми этими заботами, Митрофан с Михряем и не думали вовсе о поисках какого-то там скита, с дровами да лапником управились быстро, соорудили шалаш, да пошли в ельник охотиться – тут и заячьи следы во множестве были, и лисьи…

Раничев и Лукьян, между тем немного поплутав меж оврагами, вышли к Плещееву озеру. Озеро как озеро, не такое уж и большое, занесенное, как водится, снегом. И чего в нем такого страшного?

Лукьян вдруг тронул Раничева за плечо:

– Эвон, глянь-ко!

Иван обернулся и, невдалеке у озера, увидел огромный дуб, нижние ветви которого были украшены разноцветными тряпочками и высохшими – с осени, видно – цветами.

– Капище здесь поганое, – со страхом прошептал юноша и троекратно перекрестился: – Господи, спаси и сохрани! И впрямь – нехорошее место.

– Капище, говоришь? – Раничев усмехнулся. – Я пока только дуб вижу. Впрочем, пошли ближе, посмотрим.

Дуб как дуб – правда, большой, кряжистый, старый. На ветках – бусины и шелковые ленточки – красные, зеленые, синие.

– Не иначе, как эрьзяне требы приносят, – Лукьян встал рядом с Иваном. – Бывает, прости, Господи… Да и наши-то, слыхал, частенько… Ой, – он вдруг прикусил назад и продолжил вдруг севшим голосом: – Смотри-ка…

Раничев и сам уже заметил идола – грубо обтесанный столб с огромным, выпяченным вверх фаллосом и раскосыми злыми глазами. Вздыбленный фаллос идола был чем-то измазан. Поборов брезгливость, Иван попробовал бурые подтеки пальцами, понюхал и сплюнул:

– Кровь. Видно, петуха какого-нибудь зарезали или рябчика. Во-он перья, – он кивнул на кусты, среди которых, и в самом деле, застряли птичьи перья – белые, черные, пегие.

– И много же их тут! На хорошую подушку хватит… – Иван вдруг осекся, увидев развешанные на росших вокруг идола кустиках… маленькие крестильные крестики – медные и серебряные. – Однако…

Всякое, конечно, бывает, может, кто и отрекся от православия в пользу неведомого языческого божка, а может… дело куда как хуже! Раничев обошел вокруг идола, взрыхлил валенками снег – нет, ни человечьих костей, ни трупов поблизости спрятано не было. Ну, хоть так…

– Митрофан говорил – язычники эрьзяне не приносят в жертву людей, – тихо произнес Лукьян. – Нет у них столь жестоких богов, довольствуются ленточкой, птицей, в крайнем случае – лошадью или быком.

Иван пожал плечами – сведения, конечно, интересные, да и капище это вполне подходит в качестве иллюстративного примера генезиса языческих верований у эрьзян, но ведь они-то, Иван, Лукьян, Михряй, вовсе не из этнографической экспедиции, вовсе не за этим они сюда притащились. Скит! Скит! Вот что искать надобно.

– Ну что, насмотрелся? – Раничев потрепал своего спутника по плечу. – Идем дальше.

– А куда? – вполне резонно осведомился Лукьян.

Иван улыбнулся:

– Честно говоря – черт его знает.

Пошел наугад, вокруг озера, постепенно увеличивая круги. Искали… черт его знает, что и искали. Скажем, санный след, место заготовки дров, расчищенные участки в глуши или хотя бы оставленные до весны подсеки. Так ничего и не нашли, окромя идола и, как выразился Лукьян, «поганой деревины». Может, недавняя пурга позамела все, а может, и впрямь, не было тут никогда никакого скита. Раничев даже несколько подрасстроился – наверное, нужно было бы подольше задержаться в монастыре, не сваливать столь поспешно, глядишь, и узнал бы со временем точную дорожку к скиту, не сам, так с помощью того же Гермогена.

Свет от костра был заметен издали – правда, если знать, в какой стороне искать. Как ни прятали Митрофан с Михряем костерок в яме, а все ж оранжевые отблески пламени вырывались из овражка, отражаясь в усыпанных снегом деревьях, а на фоне быстро темнеющего неба, если хорошенько присмотреться, можно было заметить быстрые красные искры.

Усевшись на лапнике у костра, озябшие искатели с удовольствием похлебали горячего варева – рябчик оказался жирный, наваристый и вкусный. Запили отваром из каких-то пахучих трав, завели беседу. Слушая рассказ Митрофана об эрьзянах, Иван вдруг поймал себя на мысли, что ему ну совершенно не хочется закурить, а ведь еще года три назад так мучался! Раничев улыбнулся, представив вдруг, как вальяжно распечатывает сейчас пачку «Честерфилда», щелкает «Ронсоном», не спеша выпускает колечками дым… Как бы посмотрели сейчас на него остальные? Небось, так же, как недавно Лукьян – на идола. Иван ткнул его кулаком в плечо:

– О чем задумался, отроче?

– А муд-то у того идолища велик зело, – вспомнил о языческом фаллосе парень. – Велик и крепок – из одной суковины сделан. На такой… – он вдруг поежился.

– Нет, эрьзяне – народ мирный, – Митрофан подбросил в костер дровишек, пошевелил, чтоб горели ровнее. – Ну, язычники, так что ж? Все равно, люди они неплохие, честные.

– Слышал бы тебя сейчас отец Феофан, архимандрит, – с притворной укоризной покачал головою Раничев. – Ужо б, наложил епитимью… Поклонов двести… И триста раз «Отче наш» на ночь.

Заснули быстро – сказалась накопившаяся за день усталость. Раничев, правда, немного поворочался, примащиваясь поудобнее, подгреб под голову лапник – любил, чтоб голова повыше. Все ж, зимой да осенью в лесу ночевать – не то, что летом. Хоть и холодно, да и трудов больших стоит, однако – ни комаров, ни мошки, ни ядовитых под ногами гадов. Красота! Тем более, и не особо-то холодно сегодня… Что такое? Иван прислушался. Показалось вдруг сквозь навалившийся сон – будто бы отдаленное ржание…

– И я слыхал, вроде как кони ржали где-то, – утром признался Михряй. – Думал вот, показалось. Потом-то, когда дровишек в костер подбрасывал – ничего уже слышно не было. Тишь. Волки только маленько повыли, так и те далеко, за рекою.

– Так тут и река есть? – Раничев оживился.