Основную нагрузку по работе с армией взял на себя Военный комитет партии большевиков, а Анненков и Львов были своеобразным знаменем комитета. Куда-то выезжали агитаторы – большевики, а куда-то приезжал один из генералов, разъясняя текущую политику и перспективы.

Александра оставила свои медицинские дела и, переодевшись в черную кожанку, носилась вместе со своим благоверным по питерским предприятиям и организациям, в попытках восстановить работу городского хозяйства.

В один из таких дней машина со Сталиным и Александрой возвращалась с Выборгской стороны, когда неожиданно дорогу преградила вылетевшая из переулка телега. Водитель успел дать по тормозам, и «Руссо-Балт» чуть занесло на мокрой дороге, а, когда он встал, к машине сразу кинулись несколько теней.

Александра, пусть и не прошедшая всего курса обучения штурмовика, вполне сносно управлялась со своим браунингом 1910 и без лишних разговоров начала стрелять прямо через стекло автомобиля. Потом, раскрыв дверцу, выкатилась наружу и, оценив ситуацию со своей стороны, развернулась, укрываясь за капотом, но там тоже было тихо. Иосиф Виссарионович тоже неплохо стрелял и свой десятизарядный браунинг таскал в поясной кобуре не зря.

Деловито осмотрев тела, Александра с хладнокровием хирурга пристрелила подранков, оставив самого перспективного в живых, и, закинув бандита в багажный отсек, уселась в машину, которая рванула к Аничкову дворцу.

– Глеб? – Александра вошла в кабинет Львова, как всегда, без стука и присела на стул. – У тебя ППШ ещё есть?

– Для тебя есть всё. – Глеб кивнул и внимательно посмотрел на Сашу, заметив и грязное пятно на кожанке, и упрямо сжатые губы, и пороховой дух, шедший от девушки. – Рассказывай.

Дослушав Александру, он кивнул и, подхватив с вешалки куртку, вышел в коридор, где встретился с Анненковым, выходящим из кабинета после разговора со Сталиным. Молча переглянувшись, они спустились вниз и, подойдя к машине, распахнули багажник.

Бандит, раненный в руку, вывалился оттуда, словно куль с песком, и чуть дёрнулся, видимо, собираясь бежать, когда на его руку опустилась подошва сапога.

– Не так быстро, дорогой. Мы же ещё не побеседовали.

Ваня Корень был потомственным петроградским уголовником. Его отец и дед промышляли в этом городе, а знакомства среди питерского общества у него были весьма обширны. Он с лёгкостью согласился «пощипать краснопузых» и уже распланировал очередной загул, когда пуля, вылетевшая сквозь автомобильное стекло, бросила его на мокрую брусчатку. Очнулся он уже в автомобиле и, справедливо полагая, что ничего хорошего его не ждёт, попытался вскрыть замок багажника, но не преуспел.

Когда его руку прищемили сапогом, он уже хотел возмутиться «полицейским беспределом», но, подняв голову, уперся взглядом в лицо, искажённое гримасой холодного бешенства, и сразу обмочился, так как сразу понял: живым его никто не отпустит.

Основной костяк дивизии – двенадцать тысяч человек – квартировал недалеко от Аничкова дворца в расположенных в центре казармах, но ядро – два полка наиболее боеготовых солдат – разместили прямо в штабе. Поэтому через полчаса после объявления тревоги автомобили, груженные солдатами, уже разъезжались по адресам с предписаниями.

Действовали солдаты быстро и без разговоров. Вместе с отрядами рабочей гвардии оцепляли целые кварталы и шли по «малинам» и «хазам», уничтожая уголовный элемент.

Когда в одну из таких квартир с грохотом выбитой двери ввалилось отделение из десяти солдат, их взглядам предстал настоящий шалман, утопающий в грязи. На полу ползали маленькие дети, многие из которых были без руки или ноги, на стоящих тут же кроватях кто-то занимался спариванием, а остальная масса из мужиков пила горькую под заунывные наигрыши гармошки безногого музыканта.

Солдаты-сибиряки, для которых бережное отношение к семье и детям было вбито в подкорку, просто оторопели, глядя на такое. И всё могло бы разрешиться более-менее мирно, но содержательница шалмана в пьяном угаре кликнула из соседней комнаты марух, чтобы те ублажили солдатиков.

Зрелище пятерых малолетних девочек в линялых ситцевых платьицах, осторожно вошедших в комнату и норовивших спрятаться друг за друга, словно выбило невидимую пробку в сознании солдат.

– Ну, эта… выходи во двор, – произнёс ефрейтор Смолкин, взмахнув маузером. – Шабаш празднику. И ты вот тоже выходи. Он ткнул стволом в сторону содержательницы притона.

А через минуту во дворе сухо защёлкали выстрелы, подводя черту полутора десяткам не самых праведных жизней.

От увиденного в бандитских притонах солдат ломало потом ещё неделю. Даже они, повидавшие смерть во многих обличьях, не понимали, как можно калечить детей лишь для того, чтобы они лучше собирали милостыню, или превращать в проституток малолетних девочек.

Но более всего грязной работы досталось пластунам, поднаторевшим на полевых допросах, и десятку приданных им опытных медиков. Они потрошили урок на тему ухоронок и вообще неправедно нажитых богатств, а результаты свозили в один из залов Госбанка и в безымянный ров на окраине города.

Владимир Ильич, увидев как-то кучу золота и ассигнаций, пересчитываемых клерками, совершенно неожиданно предложил Львову провести подобную операцию в Москве, видимо, что-то имея против уголовников торговой столицы России.

С грандиозной чисткой городского дна количество погромов и политических акций резко уменьшилось, а те, что всё-таки проводились, протекали чинно и благородно, словно в церкви. Даже памятный Львову разгром городских винных складов просто не случился.

Пятеро пожилых джентльменов, собравшихся в Carlton Club на Пэлл-Мэлл-роуд, не были публичными людьми. Они не делали фантастических ставок в Brooks's и не выступали с пламенными речами в парламенте. Но, тем не менее, они были политиками и, что существенно важнее, они были игроками. При этом джентльмены не заседали в Совете по международным отношениям, в Бильдельбергском клубе, в Богемской роще или Комитете трёхсот, равно как и в других подобных организациях. Зачем? Подобных фантомов они могли насоздавать ещё хоть сотню, развлекаясь в придумывании для них самых бредовых ритуалов, вроде поклонения бетонной статуе совы в Богемской роще.

Джентльмены, собравшиеся в дождливый лондонский вечер в клубе, не занимались ерундой. Сконцентрировав в своих руках и в зоне влияния три четверти мировых промышленных ресурсов, они последовательно и планомерно превращали планету в единую торговую площадку, где всё крутится по правилам, которые установили они.

А ещё у них не было ни имён, ни фамилий. И это ни сколько дань конспирации, а скорее – дань традиции, ибо место выбывшего по естественным причинам занимал другой, принимавший маску и функциональную нагрузку ушедшего.

Лорд, Магнат, Финансист, Стратег и Волхв. Лорд занимался больше элитами, направляя их влияние в нужную сторону, Магнат – промышленностью, Финансист – денежными потоками, Стратег общим планированием, а Волхв – аналитикой, что получалось у него превосходно, ибо он уже много лет занимался социальной прогностикой.