К его удивлению, на вокзале встречали не как-нибудь, а на большом чёрном авто, двое товарищей из Петроградского ЦИКа, и сразу же повезли куда-то в город.

Громада Аничкова дворца бурлила, словно разворошённый муравейник. Входили и выходили сотни людей, взрыкивали моторами автомобили и грузовики, везде стояли посты с невиданными им ранее короткими ружьями и в диковинных жилетах с карманами, из которых торчало военное снаряжение.

Привели его в большой кабинет, где сидел мужчина в генеральской форме с царскими наградами, и, судя по всему, ничуть не стеснялся их носить.

– Лейба Бронштейн? – Мужчина поднял взгляд и пристально посмотрел на гостя.

– Я бы предпочёл, чтобы вы называли меня Лев Троцкий, – с достоинством произнёс Бронштейн.

– Троцкий так Троцкий. – Генерал кивнул. – А я генерал-майор Анненков. Постановлением ЦИК ВКП(б) – руководитель разведывательных органов Советской Республики. И как руководитель Наркомата безопасности хочу услышать ваши комментарии по поводу вот этих документов.

Анненков встал и положил на колени Троцкого тонкую папку.

Лев Давидович, не торопясь, развязал тесёмки, и, когда открыл укладку, на него высыпались несколько десятков фотографий, в которых он узнал свои расписки в получении денег. От Парвуса, от германцев и даже от турок, хотя сумма, которой поделился турецкий офицер из посольства, была вовсе смехотворной.

– Это всё ловкая подделка. – Троцкий, несмотря на гулко бьющееся сердце, нашёл в себе силы насмешливо посмотреть на генерала. – И это всё, что у вас есть?

– Ну как можно. – Анненков улыбнулся. – Это лишь начало. Собственно, я хотел сказать, что подлинники всех документов у нас, и графические экспертизы уже подтвердили ваш почерк. Уже одного этого достаточно для суда, но меня интересует несколько нюансов. Не проясните роль господина Гельфанда – Парвуса? Он же был ключевым эмиссаром мировой закулисы по России, или был ещё кто-то, кто стоял выше него? И кто это вообще? Комитет трёхсот[169] или кто-то другой?

Кровь отлила от лица Троцкого, и он качнулся и упал бы, если бы подскочивший Анненков не придержал его за плечо[170].

– Чёрт. Нежные все такие, как девочки. А деньги берут словно шлюхи. Дежурный!

В комнату влетел ефрейтор, сдёргивающий на ходу автомат.

– Спокойно. Это запаковать, и вместе с вот этим и вот этим… – Анненков бросил на стол папку, которую смотрел Троцкий, и прижал её сверху другой папкой, но такой толстой, что едва сходились завязки, – отвезти к Дзержинскому и сдать под подпись лично Феликсу Эдмундовичу.

– Есть! Разрешите выполнять?

Над Петербургом вставал рассвет нового дня.

С улыбкой шёл на работу Николай Романов, на него больше не давил груз ответственности за огромную страну, не нужно было каждый день выслушивать жалобы десятков просителей и, скрипя зубами от бессилия, терпеть сотни дворцовых лизоблюдов и прилипал. Впервые за много, много лет он чувствовал себя свободным и счастливым, словно в детстве. С ним была его любимая Аликс, дети, и они были в полной безопасности.

Улыбаясь, ехал на утреннее заседание Совнаркома Владимир Ленин. И хотя он до утра спорил с этими двумя странными генералами, но на сердце было легко. За последние три дня они вместе со Сталиным и другими товарищами подробно разобрали все последствия экономической и земельной реформы, причём генералы, всегда вызывавшиеся быть «адвокатом дьявола», раз за разом в пух и прах разбивали их модели полностью огосударствленной экономики. Но подходы, предлагаемые ими, похоже, обещали решить продовольственный вопрос уже в ближайшие годы, а значит, у революции появится прочный фундамент.

Погладив на прощание копну волос растрепавшейся во сне Александры, Сталин тоже улыбнулся и стал тихо одеваться, чтобы не разбудить жену. Этим утром он встал с твёрдым пониманием того, что у них все получится. Получится всё, что они хотят, и даже то, о чём пока не задумывались.

И даже Феликс Эдмундович Дзержинский, проработавший до утра, улыбался, попивая крепкий кофе. С помощью документов, присланных из Наркомата безопасности, он вскрыл очередную шпионскую сеть, и ощущение хорошо сделанной работы наполняло его умиротворением и покоем.

И совсем нет ничего удивительного в том, что улыбались народный комиссар Госбезопасности и начальник Главного разведуправления армии, сидевшие в это утро за столиком, с которого только час назад смели заполненные пепельницы и пустые чашки.

Анненков приготовил настоящий латте, и сейчас они с Львовым сидели у приоткрытого окна, наслаждаясь ярким солнечным утром.

– Ну, как тебе чувствовать себя демиургом? – Львов, как всегда, был прямолинеен, но точен, словно снайперский выстрел.

– Да какие там демиурги. – Анненков усмехнулся. – Легко играть, когда знаешь все ходы наперёд, плюс карты минных полей и списки резидентов. Это не игра, Глеб. Это поддавки.

– Ну, мы-то сильно поменяли правила. – Борис отпил глоток и с наслаждением вдохнул терпкий аромат. – Да и если учесть возможности наших оппонентов, то они наверняка ещё выпишут нам пару-тройку сюрпризов.

– Как не выписать, конечно, выпишут. – Анненков качнул головой, соглашаясь. – Только у них нет того, что есть у нас. Лома под названием Россия, который уже пробил башку очень многим шустрым деятелям.

– Да, против лома нет приёма. – Глеб рассмеялся.

– Если нет другого лома, – напомнил Анненков. – Ну, уж мы должны постараться, чтобы вместо лома наши оппоненты получили гнилую водопроводную трубу.

– Будем работать. – Львов кивнул.

– Будем работать.