– Прошла целая вечность.

Закрыв глаза, она поверила ему. Элли представила себе, как из открытого окна ее комнаты в общаге доносятся трескучие звуки песни группы «Grateful Dead», а они с Купом лежат, крепко обнявшись, на узкой кровати. Она по-прежнему видела занавес из бус, висевший в проеме встроенного шкафа, хрустальную радугу и глаза-бусинки белки, которая, устроившись на подоконнике, наблюдала за ними.

Она почувствовала, как он стаскивает с нее рубашку и шорты.

– Куп, – вдруг заволновавшись, сказала она. – Мне уже не двадцать.

– Черт! – Он продолжал стаскивать с нее шорты. – Боюсь, это значит, что мне тоже.

– Нет, правда. – Элли сняла его руку с пояса своих шортов и поднесла эту руку к своим губам. – Я выгляжу не так, как прежде.

Он сочувственно кивнул:

– Этот шрам… он не от установки кардиостимулятора?

– Мне не ставили кардиостимулятор.

– Тогда о чем ты беспокоишься? – Он поцеловал ее. – Эл, меня не волновало бы, если бы ты весила двести фунтов и у тебя на груди росли волосы. Когда я смотрю на тебя, не важно, что я увижу, – я представляю себе девушку, студентку колледжа, потому что в ту минуту, как я влюбился в тебя, время остановилось.

– Я не вешу двести фунтов.

– Ни унции свыше ста восьмидесяти, – согласился Куп, и она шлепнула его по руке. – Ты будешь по-прежнему отвлекать меня или позволишь заняться с тобой любовью?

– Не знаю, – улыбнулась Элли. – Дай подумать.

Ухмыльнувшись, он поцеловал ее. Она обвила его руками за шею и притянула ближе.

– Знаешь, – сказал он, обдавая ее горячим дыханием, – когда я в тот вечер раздевал тебя, тебе тоже было не двадцать.

– Да, но я была пьяная.

– Может, стоило это попробовать! – рассмеялся Куп. – Ведь эта чертова скамья такая твердая, что я чувствую каждый год своих жалких тридцати девяти лет.

Он быстрым движением стащил ее со скамьи и ловко перекатился вместе с ней на траву, приняв на себя удар от падения.

Элли приземлилась на него сверху с раскинутыми ногами, ее лицо оказалось в дюйме от лица Купа.

– Ты будешь по-прежнему отвлекать меня, – пробормотала она, – или позволишь заняться с тобой любовью?

Руки Купа сомкнулись на ее талии.

– Я думал, ты никогда не попросишь, – ответил он и прижался губами к ее губам.

Кэти сидела за столом со стаканом молока из неизменного кувшина, вынутого из холодильника, когда в дом, как тинейджер, прокралась Элли. Увидев свет, она просунула голову в дверь кухни.

– Ой! – удивившись при виде Кэти, сказала она. – Почему не спишь?

– Не могла заснуть, – ответила Кэти. – А ты почему не спишь?

Но, едва увидев Элли, Кэти догадалась, где та была и чем занималась. Трава в волосах, румянец на щеках. От нее пахло сексом.

На миг Кэти ощутила в себе прилив зависти. Она не в силах была отвести взгляд от Элли, потому что очень хотела испытать то, что чувствовала в тот момент Элли. Кэти казалось, что кожа Элли продолжает светиться от нежных прикосновений.

– Вышла прогуляться, – медленно произнесла Элли.

– И упала.

– Нет… почему?

Кэти пожала плечами:

– Тогда откуда у тебя травинки в волосах?

Смущенная Элли потянулась к волосам.

– Разве ты моя мать? – с улыбкой спросила она.

Кэти представила себе, как кто-то обнимает и целует Элли. Она вспомнила об Адаме и вместо смутной истомы внизу живота ощутила лишь горечь.

– Нет. И ты тоже не моя мама.

Элли сжалась:

– Верно.

– Но ты считаешь себя ею. Тебе хочется, чтобы я прижалась к тебе и выплакала свое горе и чтобы мне полегчало. Но знаешь что, Элли? Матери не всегда могут облегчить горе, что бы ты ни думала.

Уязвленная Элли прищурилась:

– Эти слова говорит настоящий эксперт в материнстве.

– Я знаю больше твоего, – возразила Кэти.

– Разница между тобой и мной, – невозмутимо произнесла Элли, – в том, что я отдала бы все, чтобы иметь ребенка, а ты постаралась поскорее избавиться от своего.

Глаза Кэти широко раскрылись, как будто Элли ударила ее. Потом молниеносно наполнились слезами, которые девушка вытирала тыльной стороной ладони.

– О Господи! – запричитала она, скрестив руки на груди. – О Господи, ты права!

Элли пристально взглянула на нее:

– Это ты убила ребенка, Кэти?

Девушка покачала головой:

– Я уснула. Уснула, клянусь тебе и Господу, с ним на руках! – Ее лицо исказилось от муки. – Но я могла и убить его, Элли. Я хотела, чтобы он пропал. Месяц за месяцем я желала, чтобы он просто исчез.

Теперь она согнулась пополам, задыхаясь от бурных рыданий. Тихо выругавшись, Элли крепко обняла Кэти.

– Это всего лишь желание, – утешала Элли, гладя водопад ярких волос девушки. – От желания ничего не происходит.

Кэти прижалась пылающей щекой к груди Элли:

– Ты не моя мама… но иногда мне хочется, чтобы была.

Она почувствовала то, что и ожидала: Элли еще крепче сжала ее в объятиях. Кэти закрыла глаза, представив себе, что ее обнимает не Элли, а Адам. Он улыбается, произнося ее имя, и сердце у нее сжимается от сознания того, что ее любят.

Октябрь

После трех месяцев жизни у Фишеров мне иногда с трудом верилось, что не так давно я считала щипцы принадлежностью парикмахера и даже не догадывалась, что такое скирда пшеницы. Подготовка к суду над Кэти, к несчастью, пришлась на самый разгар страдной поры, и мои надежды на поддержку со стороны ее родных в подготовке защиты по линии невменяемости не оправдались. По мнению Аарона Фишера, своевременный сбор табака и заполнение силосных башен стояли в их доме на первом месте.

И, нравилось мне это или нет, я была частью этого дома.

Я шла за Кэти по богатому полю табака – три акра буйно разросшихся листьев.

– Этот, – показала она, какие листья готовы для сбора.

– Для меня все они выглядят одинаково, – пожаловалась я. – Они все зеленые. Разве не надо ждать, пока они потемнеют, а потом собирать?

– Только не табак. Посмотри, какого он размера.

Кэти сорвала лист и осторожно положила в корзину.

– Подумай о раке легких прямо здесь, в поле, – пробормотала я.

Но Кэти это не беспокоило.

– Это товарная культура, – просто ответила она. – В молочном животноводстве трудно получать прибыль.