– Гипотетически, – согласился Саймон.

– Ну или, допустим, если уж выбирать тему совершенно случайно, – продолжала Изабель, – мы с таким же успехом могли бы поговорить об «Аватаре: легенда об иланге», если бы ты захотел.

– Там был не иланг, а Аанг, – пряча усмешку, поправил ее Саймон, – и я люблю тебя, хотя ты совершенно не разбираешься в мультиках.

– А я люблю тебя, хотя ты и простец, – сказала она. – И буду любить, лаже если ты останешься простецом. Ты ведь это знаешь, да?

– Я… – девушка это произнесла так легко, что Саймон невольно задумался: действительно ли она понимает, что говорит, и если да, то говорит ли от чистого сердца. – Ты правда так думаешь? На самом деле?

Девушка раздраженно выдохнула.

– Саймон Льюис, неужели ты не помнишь, что ты и был простецом, когда я начала с тобой встречаться? Тощим, как палка, простецом с ужасным вкусом, если уж на то пошло. Потом ты стал вампиром, а я по-прежнему с тобой встречалась. Потом ты снова стал простецом, только на этот раз с чертовой, чтоб ее, амнезией. Но я – вот неожиданность-то, правда? – влюблялась в тебя снова и снова. С какой стати ты решил, что у меня еще остались какие-то принципы, если речь идет о тебе?

– Э-э… тогда спасибо тебе.

– Вот это правильный ответ. А еще «Я тоже тебя люблю, Изабель, и буду любить, даже если ты потеряешь память или отрастишь себе усы».

– Ну, это же очевидно. – Саймон взял ее за подбородок. – Хотя насчет усов я бы все-таки поостерегся.

– Я и сама бы поостереглась. – Изабель снова стала серьезной. – То есть ты мне веришь? Ты не должен делать этого ради меня.

– А я и не делаю это ради тебя, – ответил Саймон чистую правду. Может, он и отправился в Академию из-за Изабель – но остался он там только ради себя. И на Восхождение согласился не потому, что ему нужно что-то ей доказать. – Но… если бы я отказался – чего я, конечно, никогда не сделаю, и все-таки… если бы я отказался, то стал бы от этого трусом? Может, ты и встречаешься с простецом, Иззи. Но я тебя знаю. Ты не смогла бы встречаться с трусом.

– А ты, Саймон Льюис, не смог бы быть трусом. Даже если бы сильно постарался. Это не трусость – выбрать и решить, какой ты хочешь видеть свою дальнейшую жизнь. Правильный выбор – это, может быть, самая смелая вещь, которую только можно сделать. Выберешь Сумеречных охотников – я буду любить тебя Сумеречным охотником. Останешься простецом – я буду любить тебя и таким.

– А что, если я не стану пить из Кубка Смерти, потому что испугаюсь, что это меня убьет? – спросил Саймон, с облегчением понимая, что наконец-то сказал это вслух. – Что, если это решение не имеет ни малейшего отношения к моей дальнейшей жизни? Что, если мне просто станет страшно?

– Ну, тогда ты идиот. Кубок Смерти не может тебя убить. Вот увидишь – из тебя получится великолепный Сумеречный охотник. Кровь Ангела никогда не причинит тебе вреда, – Изабель яростно сверкнула глазами. – Это просто невозможно.

– Ты правда в это веришь?

– Правда.

– Так, значит, то, что мы с тобой здесь, и ты… ну ты понимаешь…

– Полураздета и никак не могу понять, почему мы все еще болтаем?

– …Это не имеет отношения к тому, что сегодняшняя ночь может оказаться для нас последней?

Вопрос вызвал к жизни еще один сердитый вздох.

– Саймон, ты знаешь, сколько раз я уже была почти уверена, что один из нас не проживет больше суток?

– Эм-м-м… Несколько?

– Несколько, – подтвердила Изабель. – Но ни в одном случае у нас с тобой не было никакого отчаянного прощального секса.

– Подожди… вообще не было?

За последние несколько месяцев Саймон с Изабель стали очень близки. Гораздо ближе, думал он, чем они когда-либо были вообще, а не только за то время, которое он помнил. По крайней мере, в общении это чувствовалось очень сильно. А что касается иной близости – разговоров по телефону и переписки, – то это уж точно не способствует потере девственности.

Вот только Саймон не был уверен, есть ли ему еще что терять, и сильно из-за этого мучился. Но смущение не давало ему спросить напрямую.

– Ты что, шутишь? – возмутилась Изабель.

Саймон почувствовал, что у него заполыхали щеки.

– Так ты не шутишь!

– Только с ума не сходи, – попросил Саймон.

Девушка рассмеялась.

– Я не схожу с ума. Если бы у нас был секс и ты бы об этом забыл – что, поверь мне, просто невозможно, с демонической амнезией или без нее, – вот тогда я бы, может быть, и сходила с ума.

– Так у нас правда никогда…

– Никогда, – подтвердила Изабель. – Знаю, что ты не помнишь, но тут было малость неспокойно последнее время: война, попытки убить друг друга, все дела. К тому же, как я сказала, я не верю в «секс на прощание».

Саймон вдруг почувствовал, что вся эта ночь – может быть, самая важная ночь в его молодой и печально-неопытной жизни – положена на чашу весов, и перевесить ее может любое неправильное слово.

– Тогда… э-э… тогда в какой же секс ты веришь?

– В такой, который может стать началом чего-то особенного, – ответила Изабель. – Как, например, – допустим гипотетически! – если бы вся твоя жизнь собиралась завтра измениться. Если бы завтра должно было стать первым днем твоей новой жизни, я бы хотела стать ее частью.

– Частью моей новой жизни.

– Ага.

– Гипотетически.

– Гипотетически.

Она сняла его очки и страстно впилась в губы. Потом поцелуи стали мягче, переместились на шею – прямо туда, куда вампир вонзил бы свои клыки, подумала какая-то часть Саймона. Остальная его часть, гораздо большая, не могла думать ни о чем, кроме «Это действительно произойдет».

Это произойдет сегодня ночью.

– Но, по большому счету, я верю в такой секс, которого хочу. И сейчас я хочу этого, – прямым текстом заявила Изабель. – Как и многого другого. Если, конечно, ты не против.

– Ты даже не представляешь, до какой степени я не против, – честно отозвался Саймон, мысленно благодаря бога, что кровь Сумеречных охотников не дарует им телепатических способностей. – Только должен предупредить, что я не… То есть у меня не было… То есть для меня это в первый раз, и…

– У тебя все получится. – Она снова поцеловала его в шею, потом передвинулась к горлу. И перешла на грудь. – Обещаю.

Саймон не мог отделаться от мысли, что легко может чем-то ее оскорбить – учитывая, что он не имел ни малейшего понятия, что надо делать, а когда оказывался в сложной ситуации, то отчаянно все портил. Верховая езда, фехтование, прыжки с деревьев – люди все время повторяли, что у него все получится, а оборачивалось это обычно ушибами, синяками и лицом, измазанным в грязи, причем не единожды.