– И врач бы лучше не справился! – добавил телохранитель.

– Я крови боюсь, – призналась Рита.

– Правда? А не скажешь!

– Может, все-таки в больницу?

– Домой ехать надо, а то как бы поздно не было!

Рита включила сотовый. Она не хотела, чтобы ее беспокоили звонками, поэтому вырубила его, как только вошла в квартиру. И тут же мобильник задребезжал, а на экране высветился телефон Игоря.

Темнота окружала со всех сторон, наползала, окутывала, душила. Голова раскалывалась, словно в ней звонили к вечерне. Шея ныла, саднило затылок, запястья – тоже. Что же все-таки произошло?

Гена помнил, как пытался завести машину. Ничего не получалось, и парень, вылезший из синей «восьмерки», предложил помощь. Он открыл капот, склонился над мотором, и… Только теперь, дотрагиваясь до затылка, он вспомнил, как почувствовал резкую боль, после чего все пропало, словно кануло в черный, бездонный колодец.

Откуда-то доносились звуки музыки. Когда в ушах перестало шуметь, Геннадий узнал мелодию Альбинони. В замке повернулся ключ, и в комнату ворвался поток света – такого яркого, что он вынужден был заслонить глаза связанными руками. Дверь бесшумно закрылась, и снова стало темно. Геннадий с трудом различил силуэт человека. Что-то в нем показалось ему странным.

– Живой? – раздался глубокий, низкий голос прямо у парня над ухом.

– Кто вы и что вам нужно? – спросил он, стараясь, чтобы голос не выдавал страха. – Зачем меня сюда привезли?

– Узнаешь – в свое время.

В ту же секунду молодого человека вновь ослепил свет – на этот раз от фонарика, направленного в лицо.

– Ну что? – озадаченно пробормотал голос. – Что такого она в тебе нашла? Красивое лицо? Для нее это никогда не имело значения, уж я-то знаю: она ведь и увидеть-то тебя не может! Молодость? Да, возможно… Талант? Ну, до нее-то тебе далеко!

– Кто вы такой?! – не выдержал Геннадий. Эти размышления вслух, словно его вообще здесь нет, сводили парня с ума. Фонарик светил в глаза, поэтому он не мог разглядеть стоящего перед ним человека. Он различал только силуэт: голова незнакомца находилась слишком низко, как будто он сидел. Попытаться выбить фонарик из рук похитителя? А что, если он не один?

– Алина не обращает внимания на внешность. – В голосе неизвестного зазвучали мечтательные нотки. – Только ей всегда это было все равно, ей одной! Но ты, маленький змееныш… И где только она тебя откопала?

Свет фонарика сдвинулся чуть в сторону, а потом помещение, в котором они находились, снова погрузилось в темноту.

– Ты пожалеешь о том, что встал между нами! – прошипел голос. – Пожалеешь!

– Сын?!

Игорь не верил тому, что слышал. Ему казалось, что мир перевернулся и теперь падает на него, как небо на зайца в известной сказке.

– Геннадий – твой сын? – переспросил он.

Алина кивнула. Она уже не могла плакать, только вздрагивала время от времени, словно судорога сводила ее худенькие плечи.

– Боже мой… – пробормотал он и, почувствовав острую необходимость присесть, опустился на сиденье рядом с певицей. – Господи, почему же ты молчала?! Если бы…

– Знаю, знаю, – простонала Алина. – Если бы я все рассказала, то этот маньяк не стал бы ничего предпринимать! Но как я могла рассказать, как? Ведь тогда пришлось бы рассказать Гене… ну, о его отце…

– Постой-постой, – перебил Игорь. – Так это что же – Геннадий не в курсе?

– Разумеется, нет!

– Геннадий Туполев понятия не имеет, что ты – его мать? – еще раз уточнил Игорь.

– Я же сказала – нет! Ира нашла его. Я сделала все, чтобы попасть на проект оперного шоу, в котором он участвовал, в качестве члена жюри. Он попал в число призеров, и ему светил Большой, но я перетащила его в Питер и устроила ангажемент в Мариинке. Понимаешь, это меньшее, что я могла сделать – после всех этих лет… Он достоин этого, разве нет?

– Разумеется, достоин, – деревянным голосом подтвердил Байрамов. – Но к чему секретность? По-моему, парень имеет право знать!

– О чем? Что его мать отказалась от него, а папаша – подонок?

– Рита говорила, что ты залетела от какого-то мальчика…

– Это была официальная версия, – горько сказала Алина. – Если бы так!

– Кто отец Геннадия?

Алина опустила голову на руки. Она выглядела потерянной, испуганной и отчаявшейся.

– Это Павел? – спросил он, устав от ожидания. – Павел – отец Геннадия?

Алина покачала головой.

– Павел был бесплоден. Это его не беспокоило: Павел детей не хотел.

– Тогда кто же?

– Один его приятель. Мы тогда только приехали в Москву, и Павел носился по городу, пытаясь устроить мне прослушивание. Он на каждом углу кричал, что привез с собой слепую чудо-девочку из провинции и намерен сделать из нее звезду мировой величины!

Мы остановились в доме его хорошего знакомого, который имел выход на приемную комиссию Московской консерватории. Кроме того, у него были обширные связи в столичном музыкальном мире, и Павел собирался ими воспользоваться. Однажды, когда Павла в очередной раз не оказалось дома, этот Эдуард Петрович подкатил ко мне. Господи, да ему было, наверное, лет сто, этому вонючему, слюнявому мужику! Я в четырнадцать с небольшим мало что соображала, но все-таки поняла, что происходит что-то нехорошее. Но разве я справилась бы с ним?!

– Он тебя изнасиловал?

История Алины казалась дикой, особенно учитывая, что все это произошло с ребенком, к тому же еще и слепым! Это выглядело в глазах Игоря хуже, чем все преступления нацистов.

Алина кивнула.

– А что же Павел?

– Я не сразу ему рассказала, просто побоялась… А когда это произошло снова, и я поняла, что Эдуард не отстанет, то бросилась к Павлу, умоляя уехать. Он сказал, что я дура. Сказал, что Эдуард Петрович поможет нам все устроить, если я буду вести себя прилично – это его слова – и позволю ему некоторые «мелкие шалости».

– Скотина! – прошипел Байрамов. – Какая же он все-таки скотина!

Все оказалось хуже, нежели выглядело вначале. Подложить девочку под старого педофила только для того, чтобы тот помог продвинуть ее? Он почувствовал во рту горьковатый привкус, какой случается ощущать перед приступом рвоты.

– Павел разозлился, узнав, что я забеременела, – продолжала Алина. – Он надеялся, что возраст не позволит Эдуарду Петровичу сделать мне ребенка, но ошибся. Павел обвинял меня, потому что его планы в отношении моей карьеры могли полететь в тартарары, а ведь он столько сделал, прошел такой большой путь! Аборт делать было поздно, поэтому рожать я поехала к маме. Дальше ты знаешь… Никогда себе не прощу облегчения, которое испытала, узнав, что можно обо всем забыть и сделать вид, что никакого ребенка не было и в помине!