Он еле смог оторвать голову от подушки и похолодел, почувствовав на себе тяжесть чужого тела. Боги, пусть только Гвидо не послал ему эту свою распутную девку… Приподнял одеяло. Глянул вниз. Нет. Хуже. Перекинув руку через его грудь, сладко дремала Чонса. Джолант дрожащей рукой потянулся за пойлом на кровати, вылакал половину, не сразу узнав лимонный вкус, поймал зубами плавающий кусок мелиссы и разжевал, прополоскал рот, сплюнул в ведро.

И с ужасом понял, что не знает, как оказался в своей кровати. Тем более не один. Это забвение было насмешкой! Вспомнил только, что Чонса ему сказала что-то очень важное и он… Поцеловал её? Или нет? Очевидно, да. Так что же, они?…

Чудесный способ потерять девственность — нажраться и забыть об этом.

— Доброе утро, — тихо сказала Чонса. Сонная, милая. Джолант, отупев, кивнул. Девушка разомкнула легкое объятие и, приподнявшись вместе с одеялом, потянулась. Юноша заметил, что на ней было надето платье, пусть и расстегнутое до груди, и чуть расслабил поднятые плечи. Малефика глянула на него и прыснула — наверно, прочитала мысли, потому что на узких губах заплясала плутовская улыбка.

— Мы?..

— О, нет. Нет, Колючка! Это, — пихнула она его здоровой рукой, насмехаясь, — ты бы запомнил.

Джолант не сдержал облегченного вздоха, переведя взгляд в высокий бревенчатый потолок. Хвала богам. А то вышло бы глупо. И стыдно…

— С тобой просто спится хорошо. Без кошмаров.

Голова гудела. Во рту стоял лимонный вкус мяты, от которого становилось немного лучше, но всё равно ему захотелось побыть одному и подумать о своем поведении. Стыдно. Напился, как… Как отец.

Стыдно!

Чтобы отвлечься, он спросил:

— Тебе снится Нино?

Плохая тема, чтобы начинать с неё день. Жаль только, что спросонок и с похмелья Джо не был мастером дипломатии, как, впрочем, и всегда. Чонса увела взгляд от его лица.

— И Нино тоже. Там… Много всего произошло. Может, и правы церковники, что держат нас на привязи, как собак? Я видела, что натворил Лукас. И видела, как Дани жрал ту тварь, и это так… нечеловечески.

— Не говори такого, — следуя порыву, Джо сжал её руку, теребящую завязки на груди.

Чонса подняла зелёные ведьминские глаза, изогнула бровь.

— Никак ты жалеешь меня, Колючка?

Но у Джо не было жалости, только горечь внутри, едкая, она испепеляла его, будто желчь глотку. Если что-то он и начал понимать на этом этапе долгого и утомительного путешествия, то только то, что мир совсем не такой, как ему говорили. Церковь действует вместе с культом, чтобы переломить государства под себя и возвыситься над их руинами. Святые реликвии оказываются костями несчастных малефиков, замученных до смерти силой, что они неспособны сдержать. Его родной брат режет плоть наживую и ставит над людьми эксперименты, которые работают, но ценой чего? Добрый Король — просто разочарование, из-за наговоров и чувства мести развязавший войну против могущественной Империи. И даже сам Бог и пророк Его — всего лишь один лик из многих-многих божков древности, о которых они позабыли.

И сам он тоже не оправдал собственных ожиданий, мечтал стать доблестным рыцарем, а теперь некому служить, кроме как себе, и некого защищать, кроме её. Во что теперь верить? Кого — жалеть?

— Я позову слуг, — отвернулся Джолант и потянулся за протезом. Это они его сняли или малефика?

Чонса не пустила. Она взяла его за запястье, вокруг которого был обмотан ошейник её дурацкого пса из Ан-Шу.

— Что это?

Внезапное смущение ударило его по щекам и те запылали. Он попытался закрыть рукавом исподней рубахи свое сокровище, но Чонса за руку притянула запястье к самому носу и всмотрелась в хитрую вязь на ткани.

— Это все, что осталось от тебя… Когда ты сбежала.

— Это же ошейник Миндаля! И ты сохранил его? Зачем?

Ну вот и как объяснить? Он еле разжал сошедшиеся до желваков челюсти:

— Чтобы ты была рядом. Если надо — забери.

Чонса изумленно вскинула на него глаза и покачала головой. Чистые волосы, в утренних солнечных лучах казавшиеся совсем золотыми, упали на лоб.

— Оставь, — сказала она, — тебе идет.

И прежде, чем Джо успел обидиться, она добавила:

— Спасибо тебе… Что рядом.

Джолант нервно усмехнулся, а девушка вдруг робко и быстро коснулась его руки губами. Поцелуй был клеймением, вот как это ощущалось, словно раскалили печатку и приложили к мясу над большим пальцем, или иглой с чернилами пробили кожу. Чонса не поднимала ресниц, они дрожали, и это было совершенно невыносимо.

Быстро, пока не передумал, он обнял девичье лицо ладонями. Там, где пальцы легко погладили её нижние веки, стало мокро. Поцелуй тоже был внезапным и неловким, не длиннее его прерывистого выдоха.

Наверно, Джо не следовало этого делать. Вот-вот малефика встрепенется, придет в себя и отшутится, скажет что-то про то, что могло стрельнуть ему в голову, спошлит и всё испортит, или же просто откинет его ласки прочь вместе с руками. Но девушка тихонько вздохнула и обняла ключника за шею. Ответила на поцелуй, коснулась его голой спины под рубашкой и пробежала вверх до лопаток, рождая мурашки на смуглой коже.

— Ты такой тёплый… — прошептала она, — такой живой.

Как ундина, она утянула Джоланта в глубины кровати, затем в мелиссовый влажный поцелуй, и следом — в себя. Ему мешалось увечье, ни на колено встать, ни опереться, от этого в стыде лицо горело, и, заметив смущение, девушка сама скинула платье, аккуратно стянув с поврежденного плеча, толкнула Джоланта в грудь, и это был тот же жест, когда «тебе такое не по зубам», то же самое, что «ты бы это запомнил».

Только на сей раз Чонса была восхитительно голой, и он не мог налюбоваться на тонкость её ключиц и то, что пряталось под слоями одежды: маленькие, как раз под его ладони, груди, плоский белоснежный живот, круто расходящиеся жилистые бедра, когда она обняла мужские бока коленями и оседлала. Джо захлебывался в восторге, целуя, наконец, рыжие веснушки на острых плечах.

Всё его тело сводила сладкая истома, похожая на боль самого приятного рода там, куда попадали рожденные толчками искры. Скрипела кровать, грешно и громко, но Джо было плевать — он слышал только Чонсу, и, о, какие звуки срывались с её губ! Сладкие, сладкие, томные, тягучие, такие сладкие, он вылизывал от них её рот, чувствовал вибрацию на своем языке, и это сводило его с ума. Джолант спрятал глухой жалобный стон в её плече, дернулся, их тела пронзила одна и та же судорога,