и постепенно стихла, сменившись сбившимся дыханием и изнеженной дрожью двух разгоряченных молодых тел.

— Чонса, я…

— Больше не девственник?

Джо ткнулся в её грудь лбом и тихо рассмеялся. Давно он не смеялся.

Это он не забудет, вот уж точно.

Чонса еще спала, все такая же безупречно голая и вымотанная, когда Джолант тихо поднялся с кровати и, нацепив первые попавшиеся штаны, рубаху и неизменный протез, выскользнул из комнаты. Страшно хотелось есть. Удивительно, но от похмелья не осталось и следа, если не считать это щекотное чувство в животе, чем-то напоминающее счастье. В этот скорбный час и в это смутное время он наконец обрел то, что желал. И жизнь казалась чуточку сноснее.

Глубокая ночь выгнала из коридоров даже самых угодливых слуг. Раньше в такое время Джо ходил бесшумно, ловкий, как кошачья тень, а теперь все его попытки скрытности сводились к тому, чтобы ставить протез на мягкий ковер и глушить в ворсе деревянный удар шага.

Кухня находилась на первом этаже огромного особняка Гвидо, и прежде, чем Джо добрался до кладовки, он одержал победу над идущей полукругом лестницей и каждой ступенью по отдельности. Отчего от этой проклятой деревяшки болью стреляет в спину? Джо постоял, перевел дыхание и толкнул дверь в кладовку, где было прохладно, темно и пахло копченой грудинкой. Поднос нашелся на столе, от снеди ломились шкафы, никто не заметит, если Джо выкрадет половину буханки хлеба, початый горшочек топленого масла, меда и пару кусков солонины. И винограда для Чонсы, конечно. Девушки же любят сладкое.

Он повернулся, попутно жуя кусок свежего сыра, и замер, пойманный с поличным. В дверях стоял Гвидо с неизменной улыбкой на бледном лице.

— Мы уже хотели рассылать розыскные листы, — сказал он, — объявлять о пропаже.

— Преувеличиваешь, — проурчал Джолант, спешно прожевывая. Гвидо прошел на кухню, сунулся в один из шкафов и достал кувшин, зачерпнул из бочки бродящий яблочный сок и нагрузил поднос своего брата им.

— Ешь за двоих, — заметил он, — могу тебя поздравить? Неприступная крепость пала? Ворота приподнялись?

— Заткнись, Гвидо.

Джо покраснел и разозлился. Он попытался протиснуться мимо брата, и тот сжал его плечо.

— Я рад за тебя. Но не забывай…

— Что не забывать?

— Тебе уготована другая участь. А у малефики иная судьба.

— Я еще ни на что не соглашался, — огрызнулся Джолант.

Злость охладилась, стала льдом в его венах. «Другая участь», о которой он пока опасался думать, но думал, конечно, особенно покидая Нино и напиваясь вдрызг в кабинете Гвидо… Эта участь пугала его до чертей. Одно дело задирать нос, говоря про себя: я сын короля, я племянник императора, а совсем другое — принять значение этого родства.

А ситуация была такова: у Бринмора не было короля. Тито всё забрал себе. Джолант был сыном Мэлруда, и, что немаловажно — половозрелым мужчиной, как он доказал себе с самого утра. Однако же как ребенок, он закрывал на это глаза, не позволяя думать о своем будущем дальше вечера, где голая Чонса ест виноград, а он любуется её ямочками выше попки.

Джоланту было двадцать. Он хотел любви и устал от служения, а участью короля была служба своему народу. Жаль, Калахан забыл про это.

Гвидо повернулся вслед Джоланту, идущему наверх, и грустный голос брата лег на его спину плетьми:

— В такие времена у вершителей судеб нет роскоши своего мнения. Только мужество принять решение.

Джолант ускорил шаг.

Глава XIII. Император — Часть 2

Спальня — это убежище. Для Джоланта — от ответственности, которую он не был готов принять, тяжко обдумывая своё положение. Для Чонсы — от демонов ночи, собственного безумия, страха двигаться дальше. Но пока они обнимались, целовались, улыбались и как-то удавалось им немного развеять печали друг друга. Так прошла неделя.

Джолант делал вид, что не замечает, как любой серьезный разговор с Чонсой оборачивался сексом.

Чонса делала вид, что не замечает, как Джолант оттаскивает её прочь, стоит рядом появиться Гвидо.

Оба игнорировали странных гостей, приходящих в дом Гвидо под покровом ночи. То, что слуг стало меньше, а стражи — больше. То, что выйти в город им позволялось только в сопровождении без малого дюжины шорцев.

Не видеть, не слышать, не говорить о плохом. Есть только поцелуи, ласковые слова и наслаждение в жаждущих любви телах. И больше ничего: ни конца мира, ни войны, ни монстров, способных уничтожить города и пожрать его жителей по щелчку пальцев безумца. Они будто погрузились в полнейшее безвременье.

С каждым днем Гвидо становился мрачнее. Если у него случался разговор с братом, то заканчивался он криком.

Пока не случилась та ночь.

Гвидо чудом убедил Джоланта покинуть Чонсу. Поклялся на крови: не тронет он его драгоценную малефику, с неё и волос не упадет.

— Разве ты не хочешь увидеть Летний дворец? То место, где был рожден? И где шпионы вероломно убили твою мать?

Очевидно, Джоланту не нравился смысл этих слов. Он видел за ними двойное дно: открыть глаза так или иначе, не разговорами, но возвращением к истокам, напомнить ему, откуда все началось. Однако интерес оказался сильнее опасений. Гвидо и Чонса стояли на балконе молча, глядя, как Джолант пускает скакуна шагом, а за ним тянется маленькая конница охраны.

— Вы опасаетесь нападения среди бела дня, мой дорогой Гвидо? — спросила тогда Чонса, и медик понял, что Джо так и не поведал ей свою главную тайну.

Хороший момент, чтобы посеять смуту между влюбленными. Но это было бы недальновидно. Зачем становиться врагом своему брату?

— До нас дошли тревожные слухи, — ушел от ответа Гвидо, — а Джо мой брат. Я не хотел бы его гибели.

— Неродной брат.

— Верно. Но разве это что-то меняет? Люблю я его как родного.

Чонса глянула на Гвидо искоса. Теперь, когда Джо растворился в тени каменных домов, на её лицо вернулось это стервозное скучающее выражение, и взгляд стал тем же, что в Нино — потухшим, отсутствующим.

— Любовь, — процедила она, — вы не узнаете любовь, укуси она вас до крови.

— А ваша любовь столь кусача?

Чонса оттолкнулась руками от парапета — вывихнутое плечо удивительно легко исцелилось — и прошла в глубину комнаты. Сколь не приказывай Гвидо стирать простыни, в спальне стоял запах пота и витальных жидкостей, особенно буйствующих во время занятий любовью. К счастью, малефика решилась пройтись. Гвидо поспешил за ней — на один размашистый шаг северянки приходилось полтора его. Фурия выскочила в коридоры, вряд ли у неё была иная цель пути, кроме как избавиться от медика на хвосте.