мечтательному плану не было ни капли. С тем же успехом Гвидо мог поклониться химерам и вежливо попросить их убраться восвояси. Сил Чонсы едва хватало на то, чтобы тащить мешок своих костей по коридорам, класть их под Джоланта, забываясь в минуты удовольствия в приятной близости их тел, и всё. Не будь под боком этого мальчишки, наверно, она бы набросила петлю на шею и прыгнула с балкона.

И даже мысли о Лоркане не рассеивали эту душную, эту парализующую тьму. Сын у Тито под боком. Если он на хорошем счету, то к нему не подобраться. Если на дурном, то уже мертв. Если успел уйти из Стреппе… Разве нужна ему такая мать? И что она может дать ему? Мальчишке десять. Она не знает, что требуется таким детям, да и он слишком взрослый, чтобы беспричинно и крепко полюбить какую-то злую женщину, что бросила его, а теперь нашла и жмет к груди. Надо было раньше. Что она может ему дать? Ни клочка земли, ни счастья. Её безумие уже скреблось о створки её черепа, в Нино оно заглянуло в её глаза и оставило шрам в сердце.

Дани убил своего друга, поддавшись ярости, которую никак не мог контролировать, а Чонса, какую бы чепуху не говорил Гвидо, никогда не была сильнее кого-либо. Она просто умела сохранять хорошее лицо при плохой игре. Что, если она накинется на сына? Что, если он, обезумев от проклятья алых небес, бросится на неё?

Ты не сделаешь ошибки, если не будешь ничего контролировать. Поэтому в церковных цепях злобно рычалось, но жилось спокойно. И теперь она не спешила улетать из клетки Джоланта. Хватит. Достаточно. Слетала уже до Нино и обратно. Понравилась свобода? Оставила на руках чужую кровь, а на зубах — вкус пепла.

Чонса тряхнула головой, отгоняя от себя мрачные тени, тянувшие острые когти из углов коридоров, и толкнула дверь в комнату Колючки. Шестое чувство заставило её резко повернуться. Что-то знакомое. Она встречала это не так давно — и вот оно здесь, рядом.

Голос, вкрадчивый и спокойный, запах тления — он засел ноздрях со зрелища гниющего лица Феликса, но рядом с рыцарем с крестом на шлеме стал сильнее. Он сидел в комнате, опершись о стул. Открытое окно пустило в комнату ветер, он трепал белоснежный плащ с алым ключом, изодранный, ведь он вылез из пасти демонов. Как он выжил?

— Мы снова встретились, Шестипалая.

Тянуло ночной прохладой и дымом, он сделал шажок вперед, а Чонса попятилась в коридор.

— Я позову на помощь.

— Тогда мне придется убить тебя немедленно. А я этого не хочу.

Чонса хмыкнула. Если эта была попытка её заткнуть, то ему следовало стараться лучше. Она развернулась, раскрыла рот — и мужчина в секунду оказался рядом, схватил её поперек груди, другой ладонью за лицо. Шестипалая знала — одно движение, и шея будет сломана. Раз, хрусть! Как у цыпленка. Но вместо обещанной «немедленной» смерти убийца бросил её на кровать.

На долю секунды ей показалось, что это Джо решил поглумиться над ней. Этот бросок, и незнакомец в белом плаще был того же роста и той же комплекции, что и Колючка. Увы, мальчишка со злыми глазами оказался одарен всем сверх меры, как убеждалась Шестипалая каждую ночь, однако отрастить новую ногу взамен культи у него бы не вышло.

Девушка вскинулась на локти. Мужчина в шлеме с крестом вытянул вперед себя кинжал. Пятно ссохшейся крови с него исчезло, хотя, быть может, это было другое оружие, не то, что прервало жизнь её наставнику.

Белый плащ скользнул в сторону. Мужчина сел на стул, накинув верхнюю одежду на свой локоть, словно боялся испачкать изодранный край.

— Наше знакомство началось не с того. Я хотел объяснить, что, Чонса, мы — не зло.

Вести разговоры девушке не хотелось. И, серьезно? Этот дешевый ход, когда злодей перед своей кончиной решает сообщить герою все планы? Как жаль, что Чонса не годилась на роль героя: того определяют поступки, а все, с чем приходилось справляться ей — не испытания богов, а просто жизнь, лишенная прекрас свободной воли. В Бринморе прошли времена героев. Страна ключников была для них негодным местом. Вершить свою судьбу? Зачем, если есть указы Церкви и её строгие постулаты.

Но девушка снова попыталась использовать свой малефеций — на этот раз вызвать у убийцы головную боль, достаточную, чтобы «злодею» захотелось прыгнуть с крыши, но тот лишь чуть кивнул. Мигрень была внезапной и такой силы, что Чонса ахнула.

— Проклятье, — застонала она, — но при тебе нет Кости!

— Мне незачем. Вера — моя защита.

— Бред. Феликса вера не защитила. И послушников в Нино тоже. С какой-такой стати ты особенный, а, крестоносец?

Воитель тяжело вздохнул. Он расстегнул глухое крепление шлема к доспехам и потянул его вверх. Перед взглядом у Чонсы всё плыло от сильной боли, она даже старалась дышать тише, моргать медленнее, и сфокусировать взгляд на чужом лице смогла не сразу. Вначале не заметила совсем ничего особенного — немолодой мужчина с длинными волосами, липкими и тёмными от пота, с тонким ртом, похожим на разрез ножом. Но затем крестоносец откинул пряди со лба, заправил их за ухо, и Чонса с ужасом заметила чудовищную опухоль на его виске. В бугрящейся плоти цвета сырого мяса смутно угадывалось очертание лица, слепой глаз, клочок волос, и что-то, похожее на лягушачью лапку, засохшую, но движущуюся против законов всякой природы. Мутация. Какая страшная мутация!

Обладатель белого плаща был малефиком.

— Но как… И почему…

— Я выполнял указ его Святейшества. Теперь я выполняю новый. Мне приказали убить тебя и твоего ключника, Джоланта. Я сделаю это, и вы обретете покой.

Малефик спрятал лицо под шлем, и Чонса облегченно выдохнула. Уродство этого несчастного воистину было невыносимым для чужих глаз.

— С этим есть проблема. Я хочу жить.

— Неведение пока что не лишило тебя воли! — печально и глухо откликнулся Белый Плащ, спокойно опустив на свое бедро оружие. Быстрый взгляд в сторону закрытой двери остался незамеченным крестоносцем. Успеет ли она? Что-то подсказывало ей: этот странный мужчина метал клинки столь же умело, сколь бил ими в спины стариков. — Но я спасу тебя от выбора, поведав правду. Я слышал, что тебя здесь держат в неведении.

— Ты очень долго запрягаешь, белый плащик.

Странный звук издал крест на шлеме. Не сразу стало понятно, что это смешок.

— Внемли же! Его Святейшество издал указ. Наконец-то вся власть теперь в его благочестивых руках, но участь, что