– Здесь находятся апартаменты Борджиа и жилые комнаты папы, – бросает мне Лео, и я чуть отодвигаю край капюшона, чтобы с любопытством оглядеться.

После моего визита сюда посреди ночи, при свете дня я надеюсь разглядеть побольше. Сердце с каждым ударом пускает волны тревоги по моему телу. У кого из вас вообще когда-либо была возможность посетить покои кого-нибудь из древних пап еще при его жизни?! Сейчас эти помещения принадлежат музеям Ватикана, а следы их первоначального использования давно исчезли. В коридорах куча народу: пестрый хаос из придворных и кардиналов, так что на меня никто не обращает внимания. Тем не менее я все равно максимально втягиваю голову в плечи и прижимаюсь к стене, чтобы ни с кем не столкнуться. Лео то и дело незаметно оборачивается ко мне, бормоча мимоходом мимолетные приветствия и кивая коллегам. Вскоре мы попадаем в зал, свод которого богато украшен фресками, расписанными настолько красочно и подробно, что больше всего на свете мне охота запрокинуть голову и погрузиться в созерцание этого великого искусства, но вместо этого мне приходится уставиться в мозаичный пол, позволяя себе только вороватые оглядывания.

Из обрывков разговоров кардиналов вокруг я слышу, что все в высшей степени обеспокоены. Видимо, столь спешное собрание для них довольно необычное явление, и все задаются вопросом, что послужило его причиной. И я в их числе.

Спустя примерно десять минут ожидания в прихожей, открывается дверь, предлагая кворуму войти. Лео идет вплотную со мной, чтобы оградить от чужих взглядов, и мы вместе проскальзываем в соседний зал, представляющий собой вытянутую комнату с папским престолом, вдоль стен выстроились деревянные стулья, на которых устраиваются кардиналы. Лео отодвигает для себя стул около трона, незаметно отталкивая меня в оконную нишу, откуда я могу следить за происходящим из-за драпированной занавески.

Все присутствующие полностью погружены в эмоциональные обсуждения, и никому из них даже в голову не приходит, что вместе с ними в покои папы прокралась загадочная фигура в капюшоне, что меня в равной степени ошеломляет и радует. Через некоторое время, когда всеобщее беспокойство немного улеглось и все присутствующие погрузились в выжидательное молчание, появляется папа. Стоит створчатым дверям немного приоткрыться, я, затаив дыхание, выглядываю из-за своей занавески, и первое, что бросается мне в глаза, – ворохи красной ткани: великолепный бархат, парча… Все насыщенно-малинового оттенка. Мой взгляд скользит по фигуре в роскошном одеянии, и я невольно роняю челюсть: это не папа римский. Это его дочь.

С гордо вздернутым подбородком в зал входит Лукреция Борджиа, но спусковым крючком волнения среди кардиналов оказывается момент, когда она опускается на трон, кладя руки на подлокотники. С головы до ног она излучает власть, ее красивое лицо не выдает ни единой эмоции, пока кардиналы в смятении переглядываются между собой, а некоторые наперебой кричат, подскочив со своих мест. Я восхищена выступлением Лукреции и вполне понимаю всеобщее волнение: то, что дочь папы занимает его место, должно быть, ощущается пощечиной для всех собравшихся.

– Где святой отец?

– Папа созвал Консисторию, а не его дочь!

– Тише, – гремит чей-то мужской голос, заглушая гул и заставляя кардиналов замолчать. Этот человек шагает вперед, и мне приходится вытянуть шею, чтобы получше его разглядеть: высокий, сутулый и худощавый, он обводит Лукрецию зорким взглядом, словно хищная птица. Кажется, он готов выцарапать ей глаза.

– Я церемониймейстер папы, почему я ничего не знаю об этой подтасовке?

Лукреция откидывается назад, на ее губах играет едва заметная улыбка.

– Потому что это собрание не является ни литургическим праздником, ни церемонией. Или я ошибаюсь, монсеньор Беркард? – Мужчина только скрипит зубами, на что по лицу Лукреции на мгновение пробегает насмешка. – Поскольку вы в любом случае постоянно суете нос во все наши дела, вы должны были быть готовы к тому, что когда-нибудь этому придет конец.

Беркард растерянно моргает, но больше ничего не говорит, впиваясь в Лукрецию прищуренным взглядом.

– Уважаемая коллегия кардиналов, святой отец возложил на меня право возглавить это собрание, так как в последнее время среди его кардиналов распространились… некие волнения, – начинает свою речь Лукреция.

В зале тут же начинаются перешептывания.

– Интересно, что сейчас с его святейшеством папой римским? – восклицает кардинал средних лет. – Вот уже несколько дней он не появлялся, нужно ли ожидать скорого конклава?

Невозмутимость Лукреции трещит по швам, когда она с едва сдерживаемым гневом отвечает:

– Попридержите язык! Святой отец пребывает в прекрасном здравии. Он всего лишь отошел от дел на пару дней для созерцания и благоговения, чтобы помолиться о спасении христианского мира в этот святой год. Вам бы тоже следовало подумать об этом, господа.

Ее слова хлещут по комнате, и ни у кого недостает мужества что-либо ответить. Я ухмыляюсь и внутренне аплодирую Лукреции, пока она отчитывает самых высокопоставленных членов Римской церкви как непослушных мальчишек. Большинство из них, кажется, до сих пор не хотят признавать, что собрание возглавляет дочь папы, и безмолвно кипят от гнева на своих деревянных стульях. Некоторые, правда, не скрывают своего недовольства.

– Я собрала вас здесь, чтобы сделать следующее заявление: все проблемы, касающиеся папы, предстанут передо мной в ближайшие дни. Его святейшество передал мне государственные дела на период своего отпуска. – Она взмахом руки протягивает запечатанный свиток. – Любой, кто хочет узнать об этом поподробнее, может ознакомиться с этим официальным заявлением.

Кардиналы в ужасе хватают воздух ртом.

– А что за слухи ходят о вашем брате? – восклицает один из них.

Лукреция застывает, а затем медленно опускает руку со свитком и выпрямляется на троне.

– Мой брат Чезаре в настоящее время в отъезде, и я не имею права разглашать информацию относительно целей и поводов его поездки. А поскольку он уже довольно давно не является членом коллегии кардиналов, его местонахождение не должно волновать вас в любом случае, или я ошибаюсь?

– Но ведь он гонфалоньер папских! Солдаты беспокоятся, когда он долго отсутствует. Ситуация в Романге до сих пор неспокойная.

– Пусть это будет заботой герцога, – резко отвечает Лукреция, поднимаясь. – Кардинал Орланди, на пару слов! – Жестом она велит Лео следовать за ней в соседнюю комнату, пока собрание начинает расходиться. Дрожа от ужаса, я замираю за занавеской.

Что все это значит? Что мне теперь делать? К тому моменту, как Лео вернется, большинство кардиналов наверняка уже уйдет, и я не смогу затеряться в толпе. Некоторое время я еще панически гляжу ему вслед, а затем все-таки решаюсь присоединиться к мужчинам и по возможности незаметно следовать с ними к выходу. Ждать Лео в зале для меня слишком опасно, думаю он поймет, что я уже ушла, так что я продолжаю держаться в тени широкой спины Джованни де Медичи, не решаясь подойти ближе. К счастью, все внимание кардиналов сосредоточено на возмутительной наглости Лукреции Борджиа, так что до меня им дела нет. Но я все равно не осмеливаюсь даже вздохнуть, пока мы не покидаем апостольский дворец и священнослужители не расходятся на все четыре стороны. Только тогда я позволяю себе скинуть капюшон и, моргая, оглядеться. Передо мной простирается пышный парк, влекущий меня словно по волшебству, так что, держась в тени собора Святого Петра, я любуюсь зелеными насаждениями. Сады выглядят слегка одичавшими и неструктурированными, вместо этого они походят скорее на сельскохозяйственные угодья: я замечаю овощные грядки и фруктовые деревья и даже слышу, как где-то рядом галдят куры. Так, внезапно обнаружив этот островок зелени, я начинаю осознавать, что в последнее время меня окружали чуть ли не каменные джунгли и развалины, так что Ватиканские сады становятся для меня почти оазисом в пустыне.