не знают, чего ждать, так что… Кстати, меня собираются переводить начальником управления. Далековато, правда, отсюда. Не хочешь ко мне? Мне нужен будет начальник службы подготовки пилотов…

– А просто летать?

– Можно и просто, если такой дурак. Просто – проще простого… – Стеблов, видимо, хотел скаламбурить, однако его лицо оставалось озабоченным. – А вот, что с тромбами-то?.. – он в задумчивости шумно потёр небритый подбородок, потом решительно протянул руку для рукопожатия, – Я, Андрюша, поехал, а то душа не на месте… Держись!..

Уже когда Стеблов садился в машину, его вызвонили, наверно, со службы, потому что, послушав секунду, он приказал: "Поднимай пару! Я скоро" и, торопливо захлопнув дверцу, уехал…

Предсказания Стеблова по поводу результатов дознания сбылись буквально через неделю. Андрею с Хруновым объявили об окончании дознания, и что, хотя в ходе его выявлены некоторые служебные упущения и у того, и у другого, решено ограничиться вынесением тому и другому выговоров с занесением в личное дело. После этого им предложили поучаствовать в намечавшихся работах по консервации Центра и Городка, а Андрею – даже возглавить их, однако, Андрей отказался и в тот же день, едва побывав в своей квартире в Городке, уехал к Стеблову, которого к тому времени уже перевели на новое место работы.

А тромбы действительно перестали появляться после ухода "пришлых" и с тех пор уже не появлялись никогда. Биения щупалец ещё случались время от времени, но были вялыми, похожими на нечаянные отголоски чего-то далёкого, и в случае их возникновения автоматике всегда удавалось удерживать капсулы вблизи осевой. А потом и эти отголоски сошли практически на нет.

Случилось то, что стали с осторожной надеждой называть "снижением активности Канала", а Андрею тогда показалось его смертью…

Искушение третье, или Исход (Олев Андрей Ильич, Джей-пилот)

…Когда Олев посмотрел на часы, было половина второго. Надо было идти. Он помедлил ещё несколько секунд, вслушиваясь в стрёкот ночной степи, который когда-то напоминал ему шёпот Канала. Когда тот ещё был жив…

Овчарки нигде видно не было.

В здании тускло горело дежурное освещение. Замкнув за собой дверь вестибюля, Олев поднялся к себе в комнату. Пока он поднимался, услужливые фонарики на всём пути зажигались при его приближении и гасли за спиной.

Хрунов, должно быть, уже спал.

Олев хотел было заварить себе кофе, но передумал. Он разделся, лёг и, едва закрыв глаза, словно провалился в чёрную бездну – видимо, бессонная ночь и дорога, а возможно, и впечатления сегодняшнего дня вымотали его до конца…

Проснулся он утром весь в поту. Было душно. В распахнутые настежь окна не проникало ни дуновения.

Он принял душ, оделся и позавтракал, попеняв было себе за то, что не попросил Хрунова купить в городе что-нибудь из еды, и тут же подумал, что, возможно, сегодня же и уедет отсюда, и еды сможет купить сам. Он не совсем представлял себе, что здесь делать.

Он походил некоторое время по гулким от пустоты этажам главного корпуса, однако все двери были заперты, и он спустился вниз.

В вестибюле, на диване для посетителей возле входа лежали две обещанные Хруновым удочки в брезентовом чехле и брезентовая сумка, в котором оказались складной табурет с брезентовым же сидением, жестяная банка, видимо, с наживкой и два бутерброда с ветчиной, тщательно завёрнутые в газету. Поколебавшись секунду, Олев взял удочки, повесил на плечо сумку и вышел на крыльцо, заперев за собой двери.

Овчарка не появлялась.

Он постоял некоторое время на лестнице.

На небе что-то затевалось. Быстро, Олеву даже подумалось – суетливо, пробегали менявшиеся на глазах облака, хотя внизу по-прежнему не было никакого шевеления воздуха. Давила духота, и он подумал, что, скорее всего, к вечеру, а может, и к обеду соберётся гроза.

Он спустился с лестницы и мимо посадочных полей пошёл в сторону речки.

Олев ходил этой дорогой сотни раз, однако сейчас тропка едва угадывалась в высокой траве.

Проходя мимо ангаров, он случайно взглянул в их сторону и увидел, что ворота ближнего ангара приоткрыты.

"Хрунов ещё здесь?"

Он подошёл к ангару и заглянул. В ангаре никого не было, лишь поблескивали в свете, падавшем из открытых ворот, бока капсул.

– Николай Карпович! – крикнул Олев, но ему не ответили.

Он пошёл к соседнему ангару, но ворота того были заперты.

Олев в растерянности оглянулся, и заметил стоявшую вдалеке за посадочным полем овчарку, которая смотрела в его сторону. Хрунова по-прежнему не было видно, и тут Олев вспомнил, что и машины, которую Хрунов оставил вчера возле лестницы и, скорее всего, делал так всегда, тоже не было.

"Да нет, всё-таки уехал… – подумал Олев. – А как же ангар?"

Сердце его вдруг гулко бухнуло от невнятного ещё предчувствия.

Был открытый ангар, и была в доступе капсула – его капсула, та, которой плевать на все кодовые замки! В этом должен был быть какой-то смысл…

Олев опустился на бетон прямо возле ангара, привалившись к воротам.

"А ведь на исследовательской в хороший день "голландца" достать можно…" – как-то сама собой пришла мысль. Будучи наблюдателем, он десятки раз проделывал это на своей, той самой, что сейчас стояла за спиной, капсуле.

Его охватила внутренняя глухота…

Когда-то он считал, что Канал умер или ушёл, что для него, в сущности, было одним и тем же, потому что, как ему казалось, Канал, если ушёл, то навсегда. Позже, когда он начал встречать в Канале "голландца", у него появилась надежда, что всё ещё можно исправить, и узнать, что для этого надо сделать, можно, только перехватив "голландца". Ничего другого живого в Канале попросту не осталось, больше узнавать было не у кого, "голландец" этот был единственной и, наверно, последней надеждой. Казалось, что если Олев его отловит, то это сможет вернуть уходящий куда-то Канал, раскрутить его вновь, наполнить движением, вечно убегающим от понимания человеческого разума, а значит, вечно живым. Для Олева в этом "голландце" был скрыт ключ ко всему. Иногда в снах "голландец" представлялся ему в виде рычага, надавив на который можно было сдвинуть громадную застывшую махину Канала. Но "голландец" появлялся редко и Олеву никак не удавалось его перехватить, а значит, безвозвратно уходило время…

Он сидел, не зная, на что решиться. В глубине охватившей его глухоты, подспудно, он знал, зрел какой-то ответ. В том, что всё сложилось так, а не иначе, должен был быть смысл, и надо было только уловить его… И появиться ли "голландец"?..

Он не знал, сколько просидел так. Когда он очнулся, солнце стояло