Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, – Олеву показалось почему-то очень важным сейчас спросить именно об этом. – Скажите, тогда, в Центре, вы действительно сами наводили тромбы, из-под которых потом вытаскивали капсулы?
– Пересуды Городка… – Фалин секунду помолчал. – Вы не о том спрашиваете, – сказал он затем с лёгкой досадой, – Почему именно это так важно для вас?
– И всё же… – настаивал Олев.
– Я отвечу… Мы научились генерировать тромбы, только когда искали способ трансформации для Зиминых и вас, – Фалин помедлил, словно вспоминая о чём-то мучившем его. – И тромбы, кстати, оказалось неидеальным решением. Зимин летел с дочкой, и получилось, как бы тромб под тромб. Вы же помните, мы детектировались, как эмбриональные тромбы. Да и дочка…
– Что-то с Верочкой? – встревожившись, перебил Олев.
Фалин секунду смотрел на него с тихим, как показалось Олеву, изумлением, потом устало сказал:
– Теперь всё хорошо… Но моя кожа уже совсем сухая. Вам надо уходить…
…Олев, перебравшись к себе в капсулу, не сразу заметил, как исчез "голландец", его только вскользь – не очень – удивило, что автоматика по-прежнему "намертво удерживала" уже не существующую капсулу. Олев машинально дал команду отпустить…
Смятение, охватившее его в разговоре с Фалиным, росло, заполняя всё его сознание, мешая на чём-то сосредоточиться. Всплыло лицо Родиона, каким он его запомнил с ночи исхода, и тут же сменилось непонятно чьей, но уродливой маской, затем, откуда-то сбоку, промелькнуло перед его глазами лицо спящей Верочки и вспыхнуло уже, казалось, за полем зрения снопом разноцветных искр… Смятение становилось в своём разрастании уже нестерпимо болезненным, как вдруг сменилось благодатной внутренней глухотой, из которой он всегда возвращался спокойным и уверенным. Если и были решения, то только внутри неё, в её скрытой глубине, иногда – на самом дне…
Когда он пришёл в себя, он уже знал, как обманет автоматику – автоматика, даже на исследовательских капсулах, плохо разбиралась в управляемой детонации.
"Хрунов говорил, что топлива под завязку, – уже хладнокровно размышлял он, – этого хватит за глаза, надо только выйти над хранилищем в нужной точке и сгенерировать направленный хлопок. В конце концов, это – не столбики вразброску валить… Профиль типового хранилища где-то в памяти вычислителя должен быть…"
В училище им давали курс по организации хранения горючего, и в рамках темы "Управляемая и неуправляемая детонация" они просчитывали различные сценарии с критическими и безопасными точками возникновения ударной волны. Олев прекрасно справлялся с такими задачами, он вообще прекрасно справлялся в училище…
К счастью, так подумал тогда Олев, в памяти вычислителя оказался профиль именно того хранилища, которое было в Центре, что исключало лишние допуски и натяжки, заметно повышая точность расчёта, и после нескольких итераций Олев имел точку выхода над хранилищем и направление ударной волны хлопка…
Он уже начал выход из Канала, когда его внезапно ожёг стыд.
"А как же Хрунов?.. – смятенно подумал он. – Разве так можно?.. Я-то уйду, а ему-то за что?.. Нет, нет. Потом… Если б я начальником… Как-нибудь потом…"
Он не успел скорректировать точку выхода, но успел погасить хлопок. Он убрал для надёжности самую малую возможность его возникновения…
Последним, что он видел, была ослепительная, выжигавшая глаза, вспышка молнии, ударившей прямо в носовой иллюминатор капсулы…
На месте взрыва (Стеблов, начальник Управления)
…Получив телеграмму Хрунова о том, что приезжал Андрей, а потом исчез, и о случившемся взрыве, Стеблов и Хализов вылетели ближайшим рейсом и уже через несколько часов стояли на опалённом отбивном вале, когда-то окружавшем топливное хранилище, а теперь – огромную грязно-серую воронку, от которой шёл едкий запах сгоревшего пластика.
Редкие хлопья снега и плоские едва весомые хлопья копоти неспешно падали в неподвижном воздухе. Иногда некоторые из них, чёрные с белыми, сталкивались и сцеплялись, и, превратившись в мутные серые капли, стремительно падали вниз. Снег и копоть, падая вперемежку, делали всё вокруг муторно серым.
Откуда-то со стороны копошившихся в глубине воронки дознавателей донеслось чертыхание по поводу слякоти, буквально за несколько часов сменившей стоявшую все дни жару.
– …Я бы за причинное место вешал этих деятелей, – между тем говорил Хализов. – Придумали инь, янь и хрень – опорный пост! Горючки девать некуда?.. Постоялый двор устроили, уроды!..
– Не галди, Эдик, – остановил его Стеблов.
Хализов покладисто замолчал, посмотрел на лицо Стеблова, потом, ничего не сказав, спустился с отбивного вала и ушёл в сторону взлётно-посадочных полей.
К арестованному Хрунову их не пустили, но, узнав о том, что пропала одна из капсул и что автоматика зафиксировала взлёт без посадки, Стеблов почти не сомневался, что знает, что здесь произошло. Он даже знал, как Андрей это сделал – в училище они вместе решали задачи по управляемой детонации.
Он только не знал – зачем. Или почему. Он просто не мог себе представить, что могло вынудить Андрея это сделать. Что такого могло произойти за три дня с тех пор, как они в последний раз виделись. Последствия непрерывных полётов? Это случалось, полёты в Канале истощали мозг, но сумасшедшего Канал не пустил бы, он не пускал пилотов, которые были просто в депрессии, да и Андрей буквально полмесяца назад проходил плановое обследование…
"Хлопковед хренов… – туго и разбросанно думал Стеблов. –Что ж ты наделал?.. Столбики чёртовы… И почему?.. Зачем?.. Сообщить кому-то надо бы… Жене бывшей?.. Ей-то зачем?.. Имущество?.. Какое там имущество? Квартира служебная… Три чемодана книг?.. Детей нет… Кому сообщать?.."
Его отвлёк звонок. Звонили из управления, диспетчер:
– Павел Игнатьевич, вы просили держать вас в курсе…
– Ну?
– Биения, возникшие вчера, немного просели, но ещё существенны. Я ограничил трафик почти на всех маршрутах. Думаю, завтра всё выровняем.
– Добро.
– Вас