Байкала и задумался над словами Потоцкого. Правду ли он говорил о восстании? Если так, куда они надеялись бежать? Вдали виднелись скалистые берега над озером. Там были поселения, была какая никакая дорога. А за ними – всяческие косогоры, глубокие логи и прочие чертоломные места. Нужно быть безумцем, чтобы идти по ним вслепую. Среди ссыльных нет картографов. Я знал наверняка, что никто из поляков не имел географических знаний ни о Восточной Сибири, ни тем более о Монголии. Разве что они бы заручились поддержкой кого из местных. И все же мне не хотелось списывать со счета предупреждение Потоцкого. Я решил отыскать Нессельрода. Если кто и знал, что здесь творится, так это он.

Я застал старого знакомого за сооружением тракта. Он нес на плече здоровенное бревно так, словно это была соломинка. При виде меня положил его на землю и лукаво улыбнулся: «Чем могу помочь тебе, старый друг?». Несмотря на его дружелюбное приветствие, выглядел он поникшим. О подготовлении к восстанию слыхом не слыхивал. Подтвердил мои мысли словами: «Куда им бежать? Мы с поляками как со своими общаемся, нам-то все равно, как они там, на главных фронтах, набурагозили. Я бы знал, что они замышляют». «Ты ведь мне лгать не будешь?», – я пристально поглядел в его глаза. «Какая мне выгода во лжи?, – вскричал он так, словно я нанес ему смертельную обиду, – Ты знаешь, что я с этих мест никуда. А там глядишь, можно и о женитьбе думать». Мы оба расхохотались, и вопрос был исчерпан. «Это кто тебе про восстание рассказал?», – спросил Нессельрод. Услышав про Потоцкого, он странно оживился. «Говорят, что у него там в лачуге есть одна вещица. Что-то блескучее, как из золота, говорят. Он ее хранит как зеницу ока. Никому не показывает, даже своим». Мне стало понятно, к чему клонит гигант, и я отсек: «Не вздумай и пальцем тронуть Потоцкого. У него друзья в высоких местах. Если с ним что случится, тут всем несладко будет». «Да ты что, я не то имел в виду, – Нессельрод сделал оскорбленный вид, – Хоть одним глазком на высокое искусство хотел посмотреть». Он снова расхохотался, только вышло как-то невесело, обреченно. «Пойду дальше пластаться. А ты чаще приходи, чаевать будем», – были его слова напоследок. Возвратившись в Иркутск, я ничего не сказал Дувингу о предупреждении Потоцкого. Однако Нессельрод солгал мне.

Поляки восстали через несколько дней после моего визита. Мы не успели отправить Потоцкого к тому времени. Все случилось, как предрекал шляхтич: людей повели пианист Шарамович и бывший офицер русской армии Целинский. В Култуке им удалось найти двух проводников, они лишили поселение лошадей, повозок и седел. Взяли Мурино, Мишихо, в конце окопались у Быстрой. Генерал-губернатор мобилизовал крестьян, призвал казаков. В Култук вступила царская армия. Обреченность предприятия бунтовщиков всем была ясна с самого начала. Услыхав вести о выдвижении войск, Дувинг брызгал слюной: «Теперь что, целая армия собирается, когда объявляются клопы? Пусть остаются там, где есть. Скоро тайга их заберет». Но местная власть опасалась, что восстание захватит всю Сибирь. Очевидцы говорили, что восставшие несли штандарт «За нашу и вашу свободу». Однако этого не произошло. Скоро взяли главных зачинщиков, и спустя неделю восстание было подавлено.

Когда царские силы вступили в Култук, Дувинг немедля велел мне туда выезжать. «Проведай этого нашего Курфюрста Саксонского. Надеюсь, свои же его и прикончили», – плюнул с недоброй усмешкой. Жилище Потоцкого пустовало. Собирался он впопыхах: об этом свидетельствовали разбросанные всюду вещи. Сундук был раскрыт, а все его содержимое лежало на полу. Все, кроме свертка, который показывал мне поляк.

Я не думал, что шляхтич присоединился к восстанию: слишком хорошо он понимал тщетность такого действия. Да и знал, что скоро за ним приедет спасительная «карета». Я расспросил местных, в том числе тех, кто подсказывал полякам дорогу, но никто не видел Потоцкого. Зато один паренек наблюдал, как в хижину кто-то заходил, кроме Потоцкого. «Такой великан был. Я видел, как он ушел на Шаманку», – сказал мальчик.

Шаманкой местные звали мыс, который выдавался в сторону озера, в нескольких километрах от поселения. Был он на пути строившегося тракта, и ходили слухи, что ссыльные во время прокладки находили там черепа и кости. Согласно местному преданию, на этой скале был погребен великий древний шаман. Поселенцы боялись к ней приближаться и меня отговаривали. Однако это был мой единственный шанс узнать, что случилось с Потоцким.

Мыс возвышался крутыми скалами над водой. Его соединял с землей лишь узкий перешеек. От того, что мне открылось возле каменных исполинов, похолодело в груди. С окончания мыса в сторону берега вел темный след. Я приник к песку и почувствовал характерный запах. Сомнений не осталось – это была кровь. Неужели Потоцкого? Я погнал прочь дурные мысли и отправился по следу.

Зловещая дорожка заканчивалась у кромки воды. Волны с шумом разбивались о берег. Я остановился, всмотрелся на мгновение в бушующий Байкал. В пене бурунов вдалеке от берега виднелась человеческая фигура. Даже с такого расстояния я без труда узнал исполинское сложение Нессельрода. Разгребая воду могучими руками, великан шел вперед. Волны накатывали, разбиваясь ему о грудь. Я громко прокричал его имя. Рука моя, согласно инстинкту, скользнула на пояс. Но, конечно, оружия при мне не было. Нессельрод продолжал бороться со стихией – грохот волн скрыл мой оклик. Сам он, в то же время, распевал: «Бродяга к Байкалу подходит, рыбачью он лодку берет..». Я стянул с ног сапоги, бросил их на песок и вошел в воду.

На половине пути Нессельрод, наконец, услышал мой зов. Обернулся – рубаха нараспашку, колесом подымалась и опускалась грудь. Дышал он быстро, а вода вокруг гиганта была багрового цвета. Завидев меня, Нессельрод крикнул: «Рад тебя видеть, Александр!». Я не решался подходить ближе, и мы обменивались криками в сажени друг от друга. «Ты ранен?» – спросил я. Нессельрод неожиданно расхохотался. «Как приятна твоя забота обо мне! – пробасил он, – Но ты прав. Я больше не жилец на этом свете». Я спросил, что произошло на мысе. Нессельрод молчал. Когда он заговорил, я услышал совсем не то, что ожидал. «Здешние шаманы верят, что если человек умирает от болезни, то попадает в Ад. Потому что болезнь приносят злые духи – сказал он, – А вот если кто умирает после сражения или от раны, то он возносится на Небо». «Пойдем со мной! – вскричал я, – Мы тебе поможем!». Я лгал, Анна, бессовестно лгал. Я видел сколько крови потерял Нессельрод. Ни один