— Здесь недалеко стоит их казарма, — наконец разбирается в ситуации Иван. — Предлагают заночевать там. Говорят, до шести утра нас никто не потревожит. Капитан кивает, поехали. И один из них нас проводит, а то мы в темноте опять заплутаем.

Следуя указаниям вскочившего на подножку совсем еще молоденького парнишки, мы в пять минут добираемся до места. М-да, ночлежка, конечно, еще та. Длинный, крытый рисовой соломой барак, грязные циновки на широких полатях, земляной пол, скудно прикрытый кое-где все той же размочаленной ногами соломой. Радует только то, что во дворе есть солдатский умывальник, а прямо в середине барака устроена кухня с полудюжиной здоровенных керогазов. Есть и кое-какая посуда. Наскоро поставив на огонь котелок с неизменным рисом, приправленным кусочками репы и моркови, бежим купаться.

Ах, какое это счастье после пропитанного потом и солью дня поплескаться под теплой водичкой! Давя босыми ногами мокриц и гигантских дождевых червей, необдуманно вылезших на решетчатый помост, пускаем воду на полный газ. Вымывшись, торопливо простирываем доживающие последние дни портянки и уже расползающиеся по швам брюки.

— Михаил Андреевич, — трясу я в полутьме своими дырявыми бриджами, — пора бы и в сельпо какое-нибудь заехать по дороге. Куда это годиться в таком рванье-то ходить! Уже на пугала огородные стали похожи! Пот все штаны проел!

— Постараемся завтра же и приодеться, — ничуть не возражает он. — У нас на пути будет довольно приличный по местным понятиям городок и станция железнодорожная. Наверняка сможем там купить что-нибудь из трикотажа.

— И ткани на портянки?

— Как, и ткани вам?! Что, черт побери, за скулеж опять начался! Совсем распустились! Но я подумаю. Только не надоедайте.

Возвращаемся в мгновенно обжитой барак. Местный дневальный уже крутится вокруг кухни и принимает живейшее участие в сотворении ужина. Он перемешивает наш овощной плов длинной, раздвоенный на конце палкой, время от времени подсыпая туда какую-то сушеную зелень. Заметно невооруженным взглядом, что дневальный и сам голоден. Во всяком случай нос его жадно втягивает поднимающийся над рисом пар, а кадык прыгает, будто отправляет аппетитно пахнущее варево в самый дальний уголок его пищевода. Садимся за стол, прямо в трусах, поскольку одеть просто нечего. Воронин с интересом разворачивает полученные на батарее продукты. Первой извлекается примерно литрового объема бутыль, с прозрачной, лишь чуть-чуть зеленоватой жидкостью, на дне которой прихотливо извиваются белесые змейки. Потом появляется хорошая связка зеленого лука, бутылочка поменьше с неизменным соусом «ныок-мам» и завернутая прямо с зеленью отбитая буквально в газетный лист свинина. Рты наши мгновенно наполняются слюной, и на керогаз, вместо уже упревшего плова, ставится кастрюля с кипятком.

Пока по мискам раскладывается дымящийся рис, я поведаю вам, что и как надо делать со стандартной русской свининой, чтобы она стала хотя бы чуть-чуть похожа на ту, которую нам подарили на недавно покинутой батарее. Итак, слушайте. Берем хорошую свинину из окорока или корейки. Сырую естественно. Нарезаем остро отточенным ножом на одинаковые кусочки толщиной примерно в один сантиметр. Затем нежно, очень нежно, только плоским предметом (типа бабушкиного утюга), отбиваем их на деревянной доске. Чтобы мясо не липло к дереву, его слегка смачивают уксусом и посыпают черным толченым перцем. Размолоченное в солидный блин мясо выкладываем послойно на тарелку, пересыпая каждый слой мелко нарезанным репчатым луком, чешуйками чеснока, толченым мускатным орехом, укропом и, если есть, свежей морской капустой. Подсаливаем по вкусу, упаковываем полученный кругляш в полиэтилен и вливаем напоследок туда же по стограммовой стопке яблочного уксуса, белого вина (покислее) и вина красного (самое сладкое, какое есть). Ждём два дня! Когда закончится время ожидания (или просто иссякнет терпение), достаньте спрятанное сокровище из холодильника и поступайте так, как некогда поступали мы.

За вечерним разговором время летит незаметно. Уже вовсю кипит кастрюля, в которой весело булькают два литра кипятка, горсть семян укропа, полстакана соуса, стопка уксуса и стопка рисовой водки. Теперь наступает самый ответственный момент. Длинными бамбуковыми палочками сматываем мясину в трубочку и погружаем ее в бурлящий бульон. Считаем до десяти. Все! Готово! Дрожа и задыхаясь от предвкушаемого наслаждения, несем разом разбухшее кушанье в рот. Откусываем кусочек, м-м-м! Во рту в совершенно не сочетаемом сочетании становится и кисло, и сладко, и горько, и вкусно. Выдыхаем парок и зачерпываем надежной солдатской ложкой рассыпчатый рис. Ух, благодать! Пресный, приправленный только овощами плов моментально остужает полыхающий от перца рот и как бы снимает всю ту гамму вкусовых ощущений, которую дает острое мясо. Но далеко оно от нас не уйдет. Жадно проглатываем божественную пищу и снова опускаем палочки в кипяток, но только до счета три. Недаром блюдо названо — Битва тигра с драконом. Что здесь кто, разобрать невозможно, но процесс поглощения столь пикантной еды увлекает нас до такой степени, что мы грудимся плотной кучкой вокруг кастрюли с кипятком, шумно чавкая и то и дело задевая друг друга локтями.

И в этот момент я замечаю глаза дневального, которыми он смотрит на наше пиршество. В глазах его таится робкая надежда на то, что эти рослые мордовороты (то есть мы) оставят ему хоть кусочек той восхитительной пищи, которой они, наверное, питаются каждый божий день. Лучше бы он так не смотрел, ибо кусок разом застревает у меня в глотке. Ведь не скажешь же ему, что и мы такую вкуснятину тоже едим раз в год… по обещаниям. Тем не менее поспешно беру миску из стоящей на краю стола стопки. Кладу половник плова и только что сваренный кусок мяса. Протягиваю блюдо дневальному и с удовольствием смотрю, как расцветает его угрюмое, озабоченное лицо. Он прижимает миску к груди и, скаля в улыбке редкие зубы, что-то благодарственно бормочет и кланяется всем сразу.

— Правильно действуешь, — кивает Воронин, заметив мою благотворительность. — И водочки ему налей, — кивает он в сторону бутылки со змеями. — Отставить, — через секунду спохватывается капитан. — Поскольку он тут на службе, то водки ему не положено.

Но надолго алкогольная тема не уходит. Наоборот, после окончания ужина загадочная бутылка с подозрительными гадами наконец-то выставляется на самую середину стола.

— Кто здесь самый смелый? — негромко произносит Стулов, осторожно сбивая ножом сургуч с бутылочного горлышка. — Кто-то здесь, как мне помнится, желал насладиться экзотикой? Есть возможность сделать это прямо сейчас.

Никто ему не отвечает, поскольку все внимательно рассматривают рептилий, плавающих в кристально чистой жидкости.

— Да мы здесь все не трусы, — столь же негромко отвечает наконец Преснухин, — но только змеиный яд глотать как-то непривычно.

— Я однажды видел, как такое пили, — оживает слегка, задремавший после еды Щербаков. — И ничего, вроде все живы остались.

— Где видел? — заинтересованно поворачивает к нему голову капитан.

— А-а-а, еще в Хайфоне, — уклончиво отвечает тот.

— Ну, если ты так уверен, то давай, пробуй. Налей ему, Владимирович, — под оживление всех собравшихся за столом старший лейтенант осторожно, видимо опасаясь потревожить заспиртованных гадов, наливает пару глотков напитка в кружку.