Тем временем наступил вечер, я прекратил прогулку и распростился со своими друзьями, которые проводили меня до шлюпки; там они увидели ружье и непременно хотели узнать употребление его; я толковал им, что оно производит сильный треск, но они меня, наверное, не поняли. Старик дал мне на дорогу еще несколько кокосовых орехов и простился со мною словом «Айдара». 20-го рано утром мы были уже под парусами; свежий ветер способствовал плыть SО вдоль цепи островов.

Мы нашли широту нашего якорного места 9°33'16'' с., долготу по хронометрам 170°10'56'' в., склонение компаса 12°14' О.

Не встречая коралловых мелей и плывя быстро, мы через час увидели на SO остров, превосходящий величиной все прежде виденные. Я направился туда; когда на S также показался берег, то я еще более укрепился во мнении, что мы находимся в кругу островов. В 9 часов я велел бросить якорь в 1/4 мили от большого острова, найдя глубину в 8 саженей, а грунт мелкий песок; мы находились в превосходнейшей гавани и на самой спокойной воде. Отвалившая от о. Ормед в одно с нами время лодка плыла, к удивлению, так же быстро, как и «Рюрик».

Не зная достоверно, находимся ли мы действительно перед столицею Рарика, я отправил на берег Шамиссо для выяснения. Спустя час он возвратился с известием, что Рарик в самом деле находится здесь и немедленно посетит меня на корабле; впрочем, на всем острове Шамиссо не нашел ничего, что указывало бы на пребывание знатного человека: все было точно так же, как и на о. Ормед, даже весьма малое население, состоявшее всего из 60 человек. После полудня от берега отвалила лодка, и мы вскоре узнали Рарика, который уже издали кричал: «Айдара!» Он сегодня был великолепнейшим образом убран цветами и венками из раковин, на шее имел разные украшения и укутан был в новые циновки.

Его лодка подошла к кораблю, на который он, к нашему удивлению, взошел, нимало не колеблясь; двое из его провожатых, ободренные его примером, последовали за ним. Тщетно было бы мое старание описать первый момент вступления их на шканцы: они стояли, как окаменелые, а их сверкающие взоры переходили с предмета на предмет; они ни на шаг не подвинулись бы вперед, если б я не взял Рарика за руку и не повел его повсюду. Наконец он несколько опомнился от удивления и как будто снова ожил; я еще не видал его таким проворным, любопытным и ребячливым. Он перескакивал от одной вещи к другой, хватался за каждую обеими руками, спрашивал об употреблении ее, но не дожидался ответа, а хватался тотчас за следующую.

Он ни одной минуты не мог остаться у одного предмета, его внимание привлекало слишком многое сразу; любопытство и боязнь попеременно изображались на его лице. Он, как сумасшедший, прыгал по шканцам, иногда смеялся изо всей силы, а иногда повторял от удивления: «О…о!» Когда же что-либо особенно его поражало, то он кричал: «Эррио! Эррио!» (это слово я часто слышал в подобных случаях). Его спутники принимали живое участие во всем, но не отваживались изъясняться так же громко.

Своей ошибкой я едва не отпугнул моих друзей: из всего нашего запаса остались только две свиньи, которых я хотел оставить на этом острове, и чтобы узнать, известны ли им эти животные, я велел вывести их; свинья появилась с ужаснейшим визгом, и мои гости перепугались несказанно; Рарик схватился за меня обеими руками и, непомерно дрожа, кричал громче свиней; я поспешно велел увести их. Еще долго островитяне бросали дикие взоры вокруг себя, и даже мои подарки не могли вернуть то веселое расположение духа, в котором они взошли на корабль.

Я пригласил Рарика войти в мою каюту, но он, соблюдая осторожность, послал туда сначала своих спутников, которые повиновались с явным страхом и медленно сошли по лестнице; как только они вступили в каюту, их удивление стало беспредельным; множество находившихся там блестящих вещей нравилось им, и с восклицанием: «Эррио! Эррио!» – они закрывали себе лица обеими руками.

Взглянув в зеркало, они сначала чрезвычайно испугались, не говоря ни слова смотрели друг на друга, а потом заглядывали опять; узнав себя в нем, они начали обниматься и, делая разные шутовские движения, смеялись без удержу; Рарик, слыша все это со шканцев, более не мог удерживаться и одним скачком очутился посреди нас; тут его радость превзошла все. Мне казалось, что я окружен дикими детьми, хотя седая борода одного из них обнаруживала его лета.

Я часто замечал, что в этом народе старость не лишает людей ребяческой веселости; некоторые из этих дикарей, едва движущиеся от старости, принимали во всем участие с пылкостью юности, и я никогда не видел их скучными. Прекраснейший климат и состоящая из плодов пища могут быть причиной этого столь редкого явления; растительной пище также можно приписать их высокий рост и легкое строение тела. Кости их тонки, руки и ноги необыкновенно малы. Они немного занимаются работами, требующими напряжения; единственное их занятие состоит в постройке лодок, без которых они не могут обойтись; лодки эти длинны и узки, но глубоки, почему и могут плыть против ветра; паруса и снасти весьма искусно приготовляются женщинами из кокосовой коры. Этот народ кроткого и боязливого нрава, но, кажется, ведет иногда войны, ибо имеет плохо сделанные деревянные копья с приделанными к концам крючьями или зубами акулы, которыми можно наносить жестокие раны.

После долгого рассматривания моей каюты я вывел их опять на шканцы, куда между тем пришло еще несколько островитян, которым они много рассказывали. Я еще раз одарил всех и особенно обрадовал Рарика красивым передником, который повязал ему на пояс; в ответ он велел принести для меня из своей лодки множество кокосовых орехов. Когда он захотел отправиться на берег, то пригласил меня проводить его на его же лодке, на что я согласился, а наши ученые следовали за нами в шлюпке. Рарик повел нас в свое жилище, отличавшееся от прочих только большими размерами; он угощал нас сладким и пряным питьем, сделанным из панданового сока.

Один из нас утверждал, что видел обломок железа, доставшийся им не от нас, и когда я пошел на то место, где строилась лодка, то действительно увидел обломок длиной в 4, шириной в 2 дюйма, который употреблялся строителем вместо топора. Я употребил все свое пантомимное искусство, чтобы узнать, откуда они получили это железо; поняв меня, они растолковали, что от NО приплыло толстое бревно, на котором находился железный обруч; его сняли, разломали на несколько частей и разделили между собой. Киль к новой лодке был уже положен; он выдалбливался с чрезвычайной потерей времени этим небольшим обломком железа.

На сооружение лодки в 20 футов длины потребно по крайней мере один год времени. Киль делается обыкновенно из хлебного дерева, и они охотно строили бы всю лодку из него, если бы плод не был потребен в пищу; поэтому они должны довольствоваться лесом, приносимым от О и бывающим иногда весьма неудобным в отделке.

Так как островитяне своими плохими орудиями не могут вытесывать длинных досок, то для наружной обшивки лодок употребляют небольшие отрубки дерева, скрепляемые веревками из кокосовой коры. На первый взгляд эти суда кажутся старыми и починенными, но островитяне умеют так плотно заделывать все отверстия и щели, что только весьма малое количество воды проникает в лодку; в будущем им, может быть, удастся строить лучшие лодки при помощи подаренных большого и малого топоров.