— Какое мне дело? — процедил он сквозь зубы. — По-твоему друзья существуют только для того, чтобы пиво вместе хлестать? Я девок повидал и знаю, какие они. Это ты думаешь, что она может самая лучшая в мире, а я вижу, какая она на самом деле. Эти твари только кажутся хорошими, а внутри… — он сплюнул.

— Заткни рот, — Готфрид ухватил друга за грудки. — Мне всё равно, что ты думаешь, но Эрику не смей оскорблять.

Дитрих аж покраснел от злости, запыхтел, как обожравшийся боров, но всё же не исторг ни одного язвительного комментария, как бы ему ни хотелось. Почувствовал черту, за которой кончается дружба.

— Я о тебе думаю, — продолжил он уже спокойнее. — Ты ради неё уже готов с другом поссориться, вместо того, чтобы прислушаться. Друзья ведь не только для того, чтобы пиво вместе хлестать. Друзья нужны для того, чтобы держаться друг за друга и указывать на ошибки, которых ты не замечаешь. Друзья должны помогать друг другу избавиться от дерьма…

— Не надо мне указывать на мои ошибки, и в жизни моей копаться тоже не надо! Дерьма и у тебя полно, но я туда не лезу. Не навязываю тебе своё. Я лучше пойду домой и подготовлюсь к завтрашнему дню.

С этими словами Готфрид развернулся и пошёл в сторону дома, оставляя Дитриха позади.

— Да уж конечно! — кричал тот вслед. — Мы с тобой всегда будем копаться в дерьме! Мы — золотари, а не священнослужители, потому что мы очищаем город от дерьма. Ты знаешь, кого я имею в виду!

И он был прав, этот проклятый золотарь общества.

* * *

В доме было как всегда темно и тихо. Наверное тишина и темнота нужны были ведьме, чтобы сосредоточиться, или она опасалась праздных зевак, заглядывающих в окна…

— Рогатый больше не может помочь нашим братьям и сёстрам, — проскрипела Мать. Пламя злобы в глазах её то разгоралось, то гасло, сменяясь болью и тоской.

— Но почему? — спросила Хэлена, не понимая. — Ведь он всемогущ!

— Нет, — Мать покачала головой. — Он говорит, что они сами виноваты — признались. Предали его. Тем более, он так и не заполучил Эрику. Это значит, что договор расторгнут.

Хэлена молчала. Но ведь под этими пытками в чём угодно признаешься!

— Теперь их казнят. Инквизиторы почему-то очень торопятся.

Хэлена пожала плечами.

— И что мы будем делать? — спросила она, опустив глаза. Может быть она и не любила дурочку-Анну, не нравился ей и этот отвратительный скорняк Путцер, по прозвищу Тюлень. Но, поняв что люди, с которыми так крепко связана была её жизнь, вдруг исчезнут, она почувствовала горечь и отчаяние.

Она хотела попросить Мать свести её с Рогатым. С дьяволом. Упасть на колени перед ней. Уж она, Хэлена, смогла бы уговорить его, отдалась бы в полную его власть, в рабство. Она так жалела, что во время своего ритуала вступления была пьяна и ничего не помнила. Только боль.

Однако она так и не попросила. Она могла бы уговорить мужчину, но Мать, конечно, не согласится — только она может разговаривать с Ним своими тайными способами. Это даёт ей власть и уж её она не отдаст никому.

— О чём это ты задумалась? — спросила старая ведьма подозрительно и впилась ей в глаза своим взглядом, который пробивал любого насквозь и вытаскивал все тайные мысли, чувства и фантазии наружу.

Хэлена сбросила с себя оцепенение, попыталась сделать вид, что внимательно слушала.

— Знаю я, о чём ты думаешь, — старуха скривилась. — Но нам нужна Эрика. И только она.

Как хотелось Хэлене надуть губки, топнуть ножкой и сказать «Хочу!», как часто поступала с преданными ухажёрами, однако она была не в том положении, чтобы требовать. Требовать могли только от неё.

— И вот ещё что, — со вздохом сказала Мать. — Больше нет у нас защиты от инквизиции, попомни мои слова. Что-то начинается. Пока ещё ничего не ясно, но что-то начинается.

Боюсь, что инквизиторы на днях готовят казнь. Мы можем использовать это в своих интересах. И даже если не спасём сестёр и братьев, то хотя бы отомстим. Завтра нужно собрать всех, так что займись этим.

И ещё: для ритуала нам нужна кладбищенская земля. Возьми с собой кого покрепче — Барсука или Вепря, и отправляйтесь на старое кладбище этой же ночью. Только следите, чтобы вас не видели. Начинайте собирать землю с полуночи и только с тех могил, на которых ещё есть холмик. Всего нужен мешок. Переночуете в лесной хижине, а поутру возвращайтесь.

Хэлена кивнула.

— Как там, кстати, твоя ученица?

— Мы пока занимаемся с ней травами. Скоро хочу рассказать ей о нашей вере и научить делать снадобья, самые простые.

— Очень хорошо. Ина — способная девочка, всё схватывает на лету, но сейчас тебе нужно сосредоточиться на другом.

* * *

Домой Готфрид пришёл подавленным и злым. Хлопнул дверью, скинул сапоги и шляпу, сбросил на пол куртку. Эрика же, увидев, что он мечется, как дикий зверь, поскорее накрыла на стол и поспешно исчезла на кухне, будто бы что-то там делая. Господи, такая понятливая. Её кротость граничит со святостью. Да разве может она быть ведьмой? Нет, только святой. Хорош же я буду, если начну топать ногами и кричать, как помешанный. Всё из-за Дитриха, а Эрика тут ни при чём, не стоит показывать ей свой гнев. Она не виновата, в том, что всё так сложилось. И всё-таки как злит то, что вместо работы, вместо ловли настоящих ведьм, может понадобиться воевать с судьями и Фёрнером, доказывать очевидное.

Он перебрал в мыслях все доводы. Эрику хотели убить. Путцер выдавал историю Эрики за свою, что очень и очень подозрительно. Если бы Эрика была ведьмой, тогда с Готфридом случилось бы что-нибудь плохое или в доме его начали твориться странные вещи: черти плясали в камине, метла летала сама по себе… Про сны он им ни за что не скажет Слухи будет отрицать.

Успокоившись немного, Готфрид как можно более радостным и дружелюбным голосом позвал Эрику. Потом замолчал. Не таким жизнерадостным голосом нужно сообщать, что завтра вас, возможно, обвинят в колдовстве и бросят в темницу. Тут нужно спокойно и серьёзно поговорить.

Она села напротив, сложила руки на коленях и вопросительно посмотрела ему в глаза.

— Эрика, — произнёс он. — Завтра нас с тобой вызывают в Труденхаус. Ты будешь свидетельницей. Расскажешь о шабаше…

— Но я ничего не помню.

— Всё равно, нужно будет рассказать. Может быть ты вспомнишь, а может быть придумаешь — не важно. Просто нужно свидетельство, вот и всё. Просто…

Хотелось сказать: «Просто, если свидетельствовать будешь не ты, то свидетельствовать будут против тебя», но Готфрид сдержался. Не нужно пугать её, тревожно всматривающуюся в его лицо.

— Что?

— Ничего.

Он вышел закрыть ставни, поздоровался с двумя стражниками, стоявшими у дверей.

— Это вы завтра будете нас сопровождать? — поинтересовался Готфрид.