– Ничего. – Мне самой стало смешно. – Чего мне бояться? Я буду рада пойти с вами в кафе.

– Сегодня?

– Сегодня я не могу, – торопливо отказалась я. – У меня дела.

– Тогда завтра?

Мне снова стало не по себе, и я растерянно замолчала.

– Так, значит, завтра? – переспросил он.

– Хорошо, завтра, – выдавила я из себя.

– Хорошо, – с улыбкой произнес Нико Альварес. – Завтра я зайду за тобой в восемь тридцать.

– Да, – подтвердила я почти машинально. – В восемь тридцать.

– Может, тебе помочь распаковать продукты? – спросил он галантно.

– Нет-нет! – быстро возразила я. – Я справлюсь сама. До завтра.

Махнув на прощание рукой, Нико расцеловал меня в обе щеки на континентальный манер. Я стояла несколько оглушенная среди своих покупок и терла пылающие щеки. Господи, взмолилась я беспомощно, не дай мне совершить еще одну ошибку! Я Тебя очень прошу!

(Сальвадор Дали, 1929)

Мы пошли в ирландский паб. Там на эстраде девушка исполняла песни в стиле Шинед О'Коннор. От этих мелодий у меня сильнее забилось сердце и по спине пробежал холодок.

– Тебе не холодно? – заботливо спросил Нико.

– Нет, наоборот, мне очень хорошо, спасибо.

Он улыбнулся.

– Что будешь пить?

– Апельсиновый сок.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

В пабе было многолюдно. На стенах висели старые металлические щиты с эмблемами ирландского пива и плакаты, рекламирующие эстрадных певцов. На полках стояли глиняные кувшины и стеклянные бутылки, зеленые и коричневые, одну стену украшал вид на озеро Килларни. Настроение у всех было приподнятое, народ здесь собрался в основном молодой.

– Это место мне очень нравится, – сказал Нико, ставя передо мной стакан с соком.

– А я здесь раньше никогда не была.

– Нет? – Мой ответ его удивил. – Среди ирландцев этот паб очень популярен. Впрочем, среди испанцев тоже, – добавил он со смехом.

– Из здешних ирландцев я почти ни с кем не знакома, – созналась я. – И хожу я в основном с сослуживцами либо в спортивный бар, либо в уличные кафе.

– Понятно. – Он отпил из своей банки с пивом. – Ирландское пиво очень хорошее, – сообщил он через некоторое время. – Во мне, наверное, течет ирландская кровь, Изабелла.

– Меня зовут Изабель, – напомнила я ему.

Мы погрузились в молчание, и я никак не могла придумать, чем эту брешь заполнить. Он заехал за мной полчаса назад, и мы на метро добрались до паба. По дороге мы едва перемолвились словом. Он сказал, что я выгляжу замечательно (что было явным преувеличением, потому что я выглядела вполне скромно), а я ответила, что рада его видеть. Вот, пожалуй, и все, что мы сказали друг другу по дороге. Это молчание, казалось, его ничуть не тяготило. Он не делал попыток завязать со мной какой-нибудь длительный, основательный разговор ни тогда, по дороге, ни сейчас. Я даже начала беспокоиться, а не жалеет ли он о том, что меня пригласил.

Девушка кончила свое выступление, и все ей зааплодировали.

– Как хорошо она поет, – сказал Нико. – Прекрасный голос.

– Вот бы мне такой! – воскликнула я.

– А ты не поешь, Изабелла?

Мне стало смешно.

– Стоит мне запеть, и любое помещение опустеет в две секунды.

– Но может быть, ты играешь на музыкальных инструментах?

Я покачала головой.

– Единственный инструмент, на котором я играю, это мой си-ди-плеер, – сказала я.

– Какая жалость, – не скрыл он своего разочарования.

– Но музыку я люблю. – Я попыталась реабилитироваться в его глазах.

– А кто твой любимый композитор? Любимый композитор?

Я с ужасом начала шарить в своей голове. Оказалось, что я не знаю ни одного композитора, только джазовые ансамбли – «Оазис», «Клякса», «Клюква», некоторые другие, – их я еще могу как-то дифференцировать, но вот услышать разницу между Бахом и Бетховеном мне явно не под силу.

По существу, я и имен-то других не знаю, кроме Баха и Бетховена.

– У меня нет любимого композитора, – наконец сориентировалась я.

– Тогда я сочиню для тебя что-нибудь и стану твоим любимым композитором.

– Так ты еще и сочиняешь?

– Не то чтобы сочиняю… – Он провел рукой по волосам. – Мне всегда очень хотелось стать композитором, но вряд ли у меня это когда-нибудь получится. И к тому же я признаюсь тебе, моя дорогая Изабелла, в одной слабости… Я сочиняю музыку ради денег.

– Но мне казалось, что у тебя есть работа! – воскликнула я. – Ты говорил, что работаешь в фармацевтической компании!

– Все верно, – кивнул он в ответ. – Музыка – это хобби.

– И что же ты сочиняешь в качестве хобби? – спросила я. – Песни?

Он несколько замялся.

– Не совсем песни, – сказал он смущенно. – Это нечто другое… музыка для рекламы.

– То есть простые саунд-треки с тремя аккордами?

– Вот именно, с тремя аккордами.

Меня его признание очень заинтриговало. Я никогда раньше не встречала рекламных композиторов.

– Но может быть, твои саунд-треки очень популярны? Может быть, я их слышала? – продолжала выпытывать я.

– Наверняка слышала, – подтвердил Нико.

– Например?

– Музыка в рекламе кофе «Кокорамба». – Глядя на меня, он начал потирать подбородок. – Вот видишь, ничего особенного.

– Я бы так не сказала, – осторожно ответила я. – Эта музыка западает в голову. Когда ее утром услышишь, то потом весь день от нее трудно отвязаться.

– Значит, она тебе не нравится, – вздохнул он. Мне снова стало смешно.

– Слушай, Нико, я думаю, что для рекламной музыки существуют особые правила. Предполагается, что она не должна нравиться – она должна запоминаться. Так что с твоей музыкой все в порядке.

– Наверное, – снова вздохнул Нико. – Когда я ее сочинил, мне самому она понравилась. И компании она понравилась. Они заказали мне еще один саунд-трек. – Он с надеждой взглянул на меня. – Мне кажется, эта мелодия лучше.

– А я могла ее где-нибудь слышать?

– Не знаю, она предназначена для рекламы духов. – Он слегка откашлялся, закрыл глаза и промурлыкал очень светлый и нежный мотив.

– Очень мило, – одобрила я.

– Спасибо.

– Нет, правда, она вызывает в сознании… ммм… лето, цветы, порхающих по воздуху птичек…