том, что Перикл и его жена просто оказались чужими друг другу. Для нового времени это почти банальность, для древних греков нечто непонятное: разве с женой должна быть особая близость.

В условном соперничестве мужчин всех времён и народов Перикла можно поставить в один ряд с такими титанами как Александр Македонский и Наполеон Бонапарт. Разделила ли жена Перикла его успех, его славу? Вряд ли, тогда и увлечение красивыми женщинами забылось бы, и Плутарх сказал бы о ней что-то запоминающееся, кроме того, что

«потом, когда совместная жизнь перестала им нравиться, он (Перикл) вместе с её опекуном с её согласия выдал её замуж за другого».

А если не разделила славу, то не трудно предположить, что стала бы невыносимой в тот период, когда безжалостные удары судьбы обрушивались на него один за другим.

Говоря совсем просто, не оказалась женой, а Перикл, как оказалось, в этом нуждался.

Но мы забежали вперед. Пока же Перикл на апогее славы. И ему невдомёк, что с этого апогея жестокий Рок только начинает свою тяжёлую поступь. Разве смертный может знать, что самый благородный его поступок может оказаться роковым. Как в судьбе Эдипа.

Впрочем, не стоит отождествлять судьбы Эдипа и Перикла. Эдип – предельное, почти формульное выражение трагичности человеческого существования, когда неотвратимый и неумолимый Рок ведёт тебя в пропасть, считал, что шёл в одном направлении, оказался в другом, там, где его ожидало самое страшное, самое безжалостное, что не оставляет места ни для жалости, ни для сожаления, только космический смех над тщетой человеческих усилий.

Периклу судьба предоставила шанс проявить решимость, не посчитаться с тем, что его поступок, даже образованные греки из его окружения, сочли бы за слабость и только посмеялись бы над ним. И он этим шансом воспользовался сполна.

Перикл привёл в свой дом гетеру Аспазию.

Может быть, тем самым, он и позволил себе противостоять Року, и прожить счастливые годы. Настолько, насколько дозволено смертному.

Несмотря на своё публичное положение, ораторский талант, веру в демократию, как в правление народа, Перикл не был публичным человеком, в обычном, человеческом значении этого слова. По крайней мере, Плутарх говорит о его надменности, высокомерии и презрении к другим, и о том, что с какого-то времени он решил не посещать ни званых обедов, ни дружеских пирушек.

Может быть, всё дело не в надменности, не в высокомерии, просто он был закрытым человеком, интровертом, а это, кроме всего прочего означает, что он не хотел раскрываться не только перед каждым встречным, но даже перед самыми близкими ему по духу людьми.

Может быть, и это следует отнести к «человеческому, слишком человеческому», к тому, что в одну эпоху воспринимается как слабость, недостойная мужчины, а в другую, как сила, если мужчина способен противостоять всем, признаваясь в своей мягкости и ранимости перед одной женщиной.

Даже если она гетера, даже если имела до него множество богатых любовников.

Опустим различные юридические тонкости, допускал или не допускал закон Афин брака с чужестранкой, каковы могли быть его последствия, считались ли такие дети полноправными афинскими гражданами. Могло иметь значение и то, что некоторые греческие полисы заключали с дружественными полисами специальные соглашения о полноправности браков своих граждан: Афины такого договора с Милетом не имели.

Во всех случаях у нас есть все основания назвать взаимоотношения Перикла и Аспазии гражданским браком. В обычном смысле слова, когда два человека, мужчина и женщина, не апеллируют к каким-либо инстанциям, общественным, традиционным, прочим, а совершенно сознательно и добровольно принимают решение жить совместно. Жить вдвоём.

Не трудно предположить, что Перикл знал Аспазию давно. Несомненно, они вместе участвовали в общих беседах, в тех же симпозиумах, и симпатизировали друг другу.

Она была красива, образованна, умна, её ума и женской прозорливости хватило на то, чтобы понять этого знаменитого человека с «тыквенной башкой», который странным образом красноречив перед публикой, и сдержан, замкнут в узком кругу.

А он шестым, седьмым чувством, подкоркой понимал, что она ему симпатизирует, что «тыквенная башка» не помеха, что в её присутствии не надо проявлять особого красноречия, можно даже молчать и чувствовать себя очень спокойно. Скорее всего, им не приходила в голову мысль, что их связывает нечто большее, чем умные беседы в обществе умных людей, что они могли бы жить вместе, и разделить быт, который в одомашненном доме становится (может становиться) самим бытиём человека, проявлением его глубокой бытийственности. Oikos может стать домом.

До поры до времени они могли об этом не задумываться, поскольку их культура, т. е. привычные формы жизни и формы сознания, в которые они были погружены с детства, не знали такого опыта и даже не предполагали, что такое возможно.

Плутарх очень лаконичен,

…всё-таки речь идёт о женщине, и это не просто тактичность, понимание пределов того, что может и что не может женщина…

…хотя эта лаконичность многого стоит: Перикл, после того как с согласия жены, выдал её замуж за другого…

«сам взял Аспазию и чрезвычайно её любил».

Не знаю древнегреческого, поэтому не могу судить обо всех смысловых оттенках этого «чрезвычайно», но во всех случаях Плутарху важно обратить наше внимание на то, что превосходит обычную норму, что, так или иначе, является «чрезвычайным».

«Каким великим искусством или силой она обладала, если подчинила себе занимавших первое место государственных деятелей и даже философы много говорили о ней как о женщине незаурядной»

– продолжает Плутарх.

В этой фразе странными, режущими слух, кажутся слова «подчинила, занимавшего первое место».

Плутарха трудно обвинить в мужском догматизме, в подобных вопросах он достаточно деликатен, через тысячелетия возникнут другие слова, например, слово «подкаблучник», но все эти слова, все эти смыслы, от Плутарха до наших дней, способны только приблизительно передать то многосмысленное и многочувственное событие, которые выражается такими простыми словами, как «мужчина встретил женщину» или, если хотите «мужчина привёл в свой дом любимую женщину».

Плутарх далее добавляет:

«тем, не менее, очевидно, что привязанность Перикла к Аспазии была основана скорее на страстной любви. Говорят, что при уходе из дома и при возвращении с площади он ежедневно приветствовал её и целовал».

Об этом «целовал при людях» чуть позже, пока же зададим себе вопрос, можно ли, вслед за Плутархом, назвать то, что происходило между Периклом и Аспазией, любовью?

Конечно, любовь – всегда миф, не в том смысле, что ложь, а просто некое утверждение, которое нельзя разъять, нельзя проверить, остаётся допустить, поверить на слово, кто не поверит, тому и объяснять что-либо бессмысленно.

Конечно, любовь Перикла и Аспазии совсем