и звук попытался просочиться сквозь пелену моей паники.

Я не могла еще раз пройти через это.

Нет. Нет. Нет. Ни за что.

Мои руки дрожали, когда Калдрис мягким тоном уговаривал меня успокоиться.

– Все в порядке, мин астерен. Ты в порядке, – шептал он.

Я зажмурилась, чтобы не видеть белую открытую равнину, и из горла у меня вырвался всхлип. Лязгнул металл моих кандалов – звук, столь похожий на лязг меча, вытаскиваемого из ножен. В ужасе я отшатнулась.

– Ты со мной. Посреди заснеженной равнины, рядом волк, – сказал Калдрис, и Фенрир наклонился ко мне, потерся своим мехом, уткнулся носом в мой бок. – Ты не на краю обрыва. Не бежишь по лесу. Ты со мной.

В желудке у меня вскипела желчь, меня затошнило, когда я медленно открыла глаза, глядя в обеспокоенные голубые глаза своей половины, пока он смотрел на меня сверху вниз. Я с ним, напомнила я себе.

С тем самым монстром, из-за которого мой брат пытался убить меня, чтобы спасти. И это прозвучало совсем не как утешение, как несколько мгновений назад.

Я сосредоточилась на дыхании. Стараясь вдыхать медленно, глубоко, замедляя бешеный стук сердца.

Дикая Охота и гончие уже вернулись и привезли мужчину с меткой фейри, который был переброшен через круп лошади Холта, его голова и руки безжизненно болтались. Они осторожно спустили его вниз, сковали руки и разместили в одной из телег вместе с остальными.

– Ну этот доставит кому-то хлопот по самые уши, – сказал Арамис, и его лицо осветила улыбка, когда он посмотрел на Холта.

Для них это была игра: человеческие страдания и страх, которые мы чувствовали, когда нас преследовали, смерть людей, которых мы оплакивали.

Все это было для них частью острых ощущений, связанных с Охотой, и я не хотела в этом участвовать.

19

Калдрис мирно спал рядом со мной. В те моменты, когда его блестящие голубые глаза были закрыты, лицо выглядело умиротворенным. Тело у него расслабилось, когда я выскользнула из его объятий. Он цеплялся за меня, пока засыпал, будто чувствовал, как я улетаю.

Я не сомневалась, что он способен чувствовать, как я удаляюсь от него, – через связь. Но сейчас, увидев, как Дикая Охота привезла пойманного мужчину с меткой фейри, я почувствовала отчуждение. Всего несколько недель назад так могли бы везти и меня.

Если бы не обман и вмешательство Кэлума, меня бы точно так же перекинули через лошадь Холта, заковали в кандалы и усадили в повозку вместе с остальными. И мой брат все равно бы лежал кучей мертвой плоти и костей у подножия утеса, разрывая мне сердце в клочья и заставляя сожалеть, что мне не удалось уйти вместе с ним.

Моя половина спала, и связь между нами затихла. Это должно было меня утешить. Ведь это значило, что эмоции, которые я испытываю в данный момент, были моими, и только моими. Но вместо утешения я чувствовала замешательство, пытаясь понять, где я ошиблась. Когда между нами установилась связь и я впустила его к себе в голову, чтобы он забрал мою боль, я отдала себя Калдрису, но точно так же намеревалась вернуть себя – себе.

На следующее утро я собиралась проснуться и захлопнуть окно, отрезав его от своей головы и своего сердца, насколько это было возможно. Но я этого не сделала. Мне было страшно снова остаться одной – только не сейчас, когда я наконец-то почувствовала, что нашла свое место, впервые в жизни.

Я села рядом с ним, уставившись на золотистую кожу его лица и расслабленную линию рта. Скользнула взглядом вниз по телу без рубашки, посмотрела туда, где он положил свое оружие, – рядом со спальным мешком. Он доверял мне, не сделал никаких попыток спрятать мечи или затруднить доступ к ним. Мои кандалы лежали по другую сторону. Он снял их на ночь. Утром ему придется снова заковать меня, чтобы не злить людей, которые и так уже меня ненавидели.

Я не сделала ничего, чтобы освободить их, несмотря на свое обещание. Я удобно устроилась на своем месте, рядом с Калдрисом, используя все доступные мне способы, которые поклялась никогда не использовать, и только когда вспомнила о страхе, который они вызывали, я осознала, что натворила.

Я выбрала легкий путь – позволила сердцу диктовать себе то, что мой разум считал неправильным. Были они чьими-то половинами или не были, но люди с метками фейри заслужили свободу, и я уже знала, что попытка освободить их, скорее всего, закончится моей смертью.

Но, если Калдрис уйдет, я больше не буду ничьей половиной.

Я медленно потянулась к его телу, обхватив дрожащими пальцами рукоять кинжала. Осторожно потянула, высвобождая его из ножен и вздрагивая от тихого скрежета железа о кожу. Когда я коснулась пальцем самого лезвия, на меня навалилась слабость, подтверждая, что металл послужит моим целям.

Встав рядом с ним на колени, я старалась не касаться его тела своим. Затем наклонилась, осторожно уперлась рукой в спальник у его головы, подняла кинжал и приставила к горлу. Щеки у меня стали мокрыми от слез, пока я смотрела на него сверху вниз, рука тряслась, заставляя дрожать лезвие, когда оно задержалось в опасной близости от его кожи.

Я размахнулась и тут же сдала назад, сдерживая всхлип, застрявший у меня в горле. Калдрис медленно открыл свои голубые глаза и встретился со мной взглядом, но наша связь продолжала молчать. Он не был удивлен, когда посмотрел на меня, скользнув глазами по моим заплаканным щекам.

– Мне было интересно, как ты поступишь.

– О чем ты? – спросила я, всхлипывая и опуская глаза, чтобы посмотреть на нож.

Я прижала лезвие к его коже, задаваясь вопросом, почему он никогда не вздрагивает и вообще никак не реагирует на это. Конечно, он знал, что лезвие было железным. Что его смерть станет окончательной, когда я перережу сухожилия у него на шее и вырежу из груди сердце.

Из горла у меня вырвался сдавленный всхлип.

Калдрис слегка приподнялся, чтобы схватить меня за запястье, и наконец отвел лезвие от шеи, пока я сопротивлялась. Но, вместо того чтобы убрать его от тела, он переместил его вниз, к груди, и провел тонкую линию к сердцу. Пока оно билось, кончик лезвия упирался в кожу на груди, а Калдрис крепко держал мою руку.

– Оно твое. Бьется оно или нет, – пробормотал он, другой рукой обхватив мою щеку. – Я весь день чувствовал твое отчаяние, пронизывающее нашу связь, детка. Если моя смерть принесет тебе покой, я готов заплатить за это жизнью.

Я покачала головой, нахмурившись в замешательстве, сдерживая поток слез. Я чувствовала его покорность, чувствовала отсутствие у него страха.

– Тебе полагается драться, – прошептала я, всхлипывая и пытаясь выдернуть руку.

Но его хватка была