крепкой. Там, где он держал мою руку, острие кинжала впилось в кожу, и струйкой потекла кровь.

– Зачем мне драться с тобой? Все, чего я хочу, – это любить тебя, – пробормотал он, успокаивающе проводя большим пальцем по коже на тыльной стороне моей ладони.

– Ты проснулся, потому что к горлу приставлен твой собственный кинжал. Ты должен драться, – повторила я, чувствуя, как скатывается у меня по щеке слеза и падает ему на грудь.

– Если ты готова представить свою жизнь, свое будущее в этом мире без меня, то зачем мне вообще жить? – спросил Калдрис, проводя большим пальцем другой руки по моей скуле.

Он вытирал слезы, катившиеся у меня по лицу, плавно скользя по моей коже, пока я пыталась найти хоть каплю исходящего от него гнева. Но никакого гнева не было. Не было вообще ничего… ничего, кроме спокойной решимости мужчины, приветствующего смерть.

– Я люблю тебя, Эстрелла. Я любил тебя веками и ждал, когда ты станешь моей. Если нет надежды, нет ни одного шанса, что ты на самом деле примешь меня в свое сердце, тогда я с радостью позволю тебе стать той, кто положит конец моим вечным страданиям. Если последнее, что я увижу в этой жизни, – это твое лицо, то я спокойно отправлюсь в Пустоту.

Я всхлипнула, когда он убрал руки, положив их на спальник.

– Прекрати, – взмолилась я.

– Потребуй себе свободу, Эстрелла. Потому что, если ты этого не сделаешь, я никогда тебя не отпущу. Понимаешь? Я не остановлюсь, пока ты не примешь меня – пока ты не станешь моей парой на самом деле. Я буду брать у тебя, но взамен дам тебе больше любви, чем ты можешь себе представить. Выбирай, мин астерен. Выбирай сейчас. Ты можешь получить или свою свободу, или меня, но не сможешь иметь и то и другое, – говорил он мягким голосом, несмотря на резкие слова.

Несмотря на то что он признал, что я всегда буду слугой этой непреодолимой связи между нами, которая искажает правду и требует выдать тайны, я все равно оценила подарок, который он мне предложил.

На этот раз я могла выбрать. Что-нибудь. Хоть что-то.

Он понимал меня, и его понимание текло сквозь меня, по нашей связи. Он чувствовал хаос из эмоций и чувств, который этот выбор породил во мне. Первый раз в жизни мне надо было сделать выбор самостоятельно, и именно он разорвал бы меня надвое.

Этот выбор требовал, чтобы я пожертвовала частью себя, независимо от того, какой путь я выберу: свободу или любовь. Первое было всем, чего я когда-либо хотела, бродя ночами по лесам, ни на кого не обращая внимания, пока шла сквозь тьму. Второе… второе было именно тем, о чем я никогда не смела и мечтать.

Отстранившись от него, я села, подобрав под себя ноги. Кончик кинжала все еще был прижат к его груди, но я протянула вперед свободную руку, чтобы коснуться его губ дрожащими пальцами, пока он говорил.

– Я люблю тебя. В этой жизни или в загробной, я всегда буду ждать тебя, звезда моя.

Склонившись над ним, я провела пальцами по гладкой коже его квадратной челюсти. Он выдержал мой взгляд, когда я прикоснулась своими губами к его губам, мягкий, едва заметный, словно шепот, поцелуй нежно ласкал его. Он не двигался, когда я целовала его и без сомнения знала, что он почувствовал прощание в этом прикосновении. Он почувствовал, что это мой прощальный поцелуй, когда я сжала рукоять, сильнее прижимая лезвие к его коже и глотая последовавший за этим резкий вдох.

Я медленно отстранилась, глядя на него сверху вниз, и глаза у него закрылись в ожидании смерти, которая, как он думал, была уже совсем рядом. Но не его смерти потребовали от меня Судьбы, когда золотая нить между нами засверкала, ярко вспыхивая, несмотря на недостаток света у нас в палатке.

Пока я смотрела, на его щеку упала одинокая слеза. Я уронила кинжал, он упал на спальник рядом с моей половиной, и глаза у него распахнулись.

Судьбы заявили о смерти Эстреллы Барлоу из Мистфела. О смерти всего, чем я была до падения Завесы.

Я откинулась назад, встав на колени, а Калдрис медленно сел. Я не могла отвести глаз от кинжала, который лежал сбоку от него. Оружие, которое я держала в руке. Оно давало мне шанс покончить со всем этим. Я могла бы купить свободу ценой его смерти, но не смогла его убить.

Я не смогла убить то самое существо, которое впервые принесло мне ощущение настоящего счастья. Я не смогла покончить с единственным мужчиной, которого когда-то любила, даже если он и был монстром.

Он зажал мой подбородок большим и указательным пальцами и отвел мой взгляд от кинжала. Я уставилась на крошечную ранку над его сердцем, где медленно заживала плоть, и на коже уже оставалась лишь тонкая струйка крови. Он провел по ней пальцем, который прижал к моим губам, которые раскрылись навстречу ему. Ошеломленная, я позволила ему провести пальцем по языку.

Я предала свой народ, поняла я, когда он вложил эту часть себя в меня. Я не послушалась своего брата. Я наплевала на меченых, которые хотели быть свободными, и предпочла свое счастье их свободе, но разве они не сделали бы то же самое? Разве это как-то сделало меня хуже них?

– С тобой все в порядке? – спросил Калдрис, переместив руку, чтобы взять меня за щеку.

Он смотрел на меня, будто я уже умерла, и пульсирующая боль в груди ощущалась так, словно это могло быть правдой. Я больше не могла ненавидеть его за тот выбор, который он сделал и который привел нас сюда, или за ужасы Дикой Охоты.

Бремя этих решений отныне будет лежать на мне.

– Заставь меня забыть, – сказала я, прикусив губу.

Это было слишком. Тяжесть этих решений давила на меня, угрожая расплющить и поглотить, даже если это ничего не изменит. Наша жизнь будет продолжаться, как и раньше. Как будто это он принудил меня быть там, где мне не место. Только он и я знали бы, что это не так, но этого было достаточно.

– А если я не хочу, чтобы ты забыла, что выбрала меня? – спросил он, заправляя прядь волос мне за ухо. – Я очень долго ждал этого момента, звезда моя. Снова будешь винить меня?

– Нет, – грустно ответила я, покачав головой.

Я полагала, что ему не удастся подарить мне то благословенное оцепенение, наступавшее вместе с наслаждением, которое он мне доставлял. В такие моменты вокруг не существовало ничего, кроме всепоглощающей природы того, как он занимался со мной любовью, и я жаждала этого больше всего на свете.

Утро, наступай