И, обуреваемый вспененною судьбой,

Молвил:

«Горе дому, которому не стоять!..»

Антифон

— Варварская военная хитрость, царица.

— Угу. Знаешь, Агриппа, почему мне нравилось убивать Вот за это — за гордыню. Вокруг — грязные, воины- варвары, а вы одни — в белой тоге.

— Гордыня? Редкое слово. Как я понимаю, завышенная самооценка? Вот тут ты и ошибаешься, царица. Настояли римлянин никогда не гордился ни умом, ни смекалкой, ни знанием. Настоящий римлянин — туп и глуп, как бревно, зато честен, смел и тверд — как это же бревно. Все, что мы узнали, все, чему научились, дали нам именно варвары. Поэтому мы им завидуем.

— Завидуете? Варварам?

— Царица, царица! Мне кажется, ты создала себе в воображении свой собственный Рим — Рим, который ты ненавидишь. Рим, где все... в белой тоге, Рим самовлюбленных злых дураков, которые каждый день распинают рабов, жгут мирные села и купаются в собственном величии

— А разве вы не такие?!

— Когда мы оба с тобой были молоды, Рим сходил с ума по всему греческому. Сейчас еще веселее — увлеклись германцами. Скоро станем носить бороды и надевать эти... брюки. А уж как их хвалят, германцев! Варварская честность, варварская доблесть, целомудрие, неподкупность, бесстрашие. Белокурые звери, понимаешь. Придумали себе Германию, Которую Мы Любим. Когда сами германцы такое слышат, у них глаза на лоб лезут. Между прочим, внучатого племянника Цезаря-младшего зовут Германик. Так что «варварская хитрость» — это...

— Похвала?

— Как ты говоришь, царица, — угу. Пожалуй, сейчас бы — сейчас, когда я отшагал дюжину войн! — Спартак бы меня не обманул. Сейчас! Но для этого мне пришлось воевать в Италии, в Испании, в Азии, в Египте, в Иллирии. Претор Глабр считался хорошим воякой, но с кем он сражался? С Марием? Со своими же? И не собирался он всерьез воевать. Послали его разогнать шайку разбойников, он и пошел. А встретил... Встретил Ганнибала.

— И кто же ему после этого лекарь?

— И кто же всем нам после этого лекарь?

* * *

Почему-то не хотелось смотреть вперед. Странно — и глупо тоже. Куда еще смотреть, как не вперед, если по дороге идешь, мили считаешь? От одного столба к другому, от другого — к третьему. Только не хотелось.

— Скоро уже придем, госпожа Папия. Придем, увидим, винца на радостях выпьем!

— Скоро, Аякс, скоро.

Если вперед не смотреть, то куда? Назад? Слыхала я байку, что боги кого-то так покарали, на собственную спину смотреть заставили. Но что там, позади? Помпеи пыльные, глиняная гордость над калиткой, табуны «волчиц» да Огогонус-дядюшка со своей мудростью?

Это сзади. А по сторонам...

Не слыхал Феликс о гладиаторе Эномае. Не слыхал, не видел. Оно и неудивительно, до того ли декуриону было? По сторонам — тоже, считай, ничего. Опустела дорога, беглецы, с оружием которые и просто, уже в Помпеи входят. В самом разгаре фмуирт — триумф навыворот, триумф над Римом, над проклятой Волчицей. Гуляй, лупанарий, самое времечко. А здесь — пусто, только мусор под ногами. Тряпки, сандалии порванные, ремень легионерский, целый узел непонятно с чем. Не подобрали, спешили!

..Не без глаз они, римляне. Не без глаз, не без ушей. Знает о Спартаке Феликс — на самой вершине был вождь, вместе с отрядом отборным. И о Ганнике слыхал — тот тоже на самой верхотуре пристроился. А вот Крикс с Кастом с равнины в бой шли, беглых рабов и пастухов с полей возглавили, что по зову Спартака к горе сбежались — римлянам на погибель.

Где же был Эномай? Наверно, в поселке, в нашем городе Везувии.

Так что ни по сторонам, ни под ноги смотреть не на что. Интересное — главное! — впереди. Скоро, уже скоро! Приду, прибегу, увижу.

Видела уже — год назад, когда из Капуи добиралась. Трупы, трупы, трупы... Сейчас их будет больше, чем тогда. Шесть когорт — не шутка. Ничего не поделаешь — война! Твоя война, Папия Муцила!

Конечно, Эномай был в самом поселке, может, прямо нашем доме, оттуда и в бой пошел. Потому и не слыхали — не показывался он на глаза, кличем боевым не грозил, имени своего не выкрикивал. Значит, все в порядке, волноваться нечего, мы же победили!

Как я прожила эти дни без тебя, белокурый?

— Как ты думаешь, Папия, долго еще воевать? Нет, я понимаю, конечно. Вон Митридат сколько лет сражается, легионеров бьет, а Риму этому хоть бы хны.

А мы что-нибудь придумаем, мой Аякс.

Митридат... Понтийский царь ведет уже третью войну против Волчицы. Побеждает, украшает, легионными орлами дворец, самих легионеров к Плутону отправляет без счету (интересно, их тоже на автобусах везут?), а Рим пока не рухнул. И не рухнет, если...

Ну его, Митридата! Не хочу о нем думать и о войне не хочу. Скоро доберемся — и сразу домой. Хорошо, когда у человека дом есть! То есть сначала, конечно, к Спартаку -доложиться. Порядок есть порядок, но это быстро, а уж потом точно домой. Воды согреть, помыться, пемзой докрасна обтереться... Нет, вначале на рынок забежать, Эномай придет голодный, конечно, поэтому надо успеть что-нибудь приготовить, хоть похлебку луковую, хоть вареного осьминога. А если на рынке — никого? Попрятались, по чердакам и подвалам спасаются? Тогда к соседям, хоть смокв куплю.

И попрошу у Спартака отпуск! Полагается же мне награда, хоть какая? На лавровый венок, равно как на дубовый, пальмовый и стенной, не претендую, не про мою голову. Но в отпуске — мне и Эномаю — пусть не откажет. Не на месяц, так на неделю. Все равно римляне раньше не очухаются...

— Может, передохнем, Папия? Солнце уже высоко, палит.

— Нет-нет, мой Аякс. Скоро, уже скоро. Там отдохнем. Отдохнем...

Антифон

...Всякой вещи есть свой срок и приговор, ибо зло на совершившего тяжко ляжет; ибо никто не знает, что еще будет, ибо о том, что будет, кто ему объявит? Нет человека, властного над ветром, — удержать умеющего ветер, и над смертным часом нет власти.

И отпуска нет на войне.

* * *

— И откуда ты, такая хорошая? Из Помпеи, что ли? Эй, парни, сюда, сюда, бегом!

Замечталась!

— Ишь, молоденькая! К легионерам спешила, девочка, да! Римских собак телесами своих своими порадовать, мясцом молоденьким? Сестерциев срубить? Спешила, опоздала. Ну чего, парни, тут и разложим? У дороги, чтоб никто мимо не прошел!..

Да, замечталась. Знакомо! Небритые парни с дубинами, спереди и сзади, рожи такие, что лучше не смотреть. Подступают, скалятся, губы потрескавшиеся облизывают. Всем молоденького мясца хочется! Только не разбойники это лесные — славные бойцы войска Спартака. Граждане воскресшей Италии.

Ты этого хотела, Папия?

— А ты, одноглазый, чего стал? Ты на нас не моргай, не боимся. Мы таких, как ты, холуев римских, все утро к крестам прибивали, привязывали. Ладно, добрые мы сегодня, так и быть, становись в очередь, и тебе достанется!