— Когда скитаешься по дорогам, — ответил я, — надо уметь защищать себя.

— Ты скитался по дорогам?

У меня кровь в жилах застыла. Как я мог проговориться! Я пытался собраться с мыслями, чтобы найти объяснение, которое могло как-то связать только что вырвавшиеся у меня слова с тем, что я уже рассказывал о себе в Переле.

— Ну, — протянул я, — когда я впервые убежал от дяди, мне пришлось пройти много миль пешком, прежде чем удалось найти работу. — Я постарался перевести разговор на другую тему: — А ты как сама? Как ты себя чувствуешь здесь, у дяди? Уже не так несчастна, как поначалу?

— Да, здесь не так уж плохо, — согласилась Элизабетта. — У него тяжелый характер, но с ним вполне можно ладить, если подходить к нему ласково. Паоло для этого слишком горд и к тому же не любит крестьянский труд. Он все еще мечтает о том, чтобы взяться за оружие и отомстить за нашу семью.

— Но кому он будет мстить? — удивился я. — Те люди наверняка давно уже рассеялись кто куда, а может, они все уже и убиты.

— Паоло теперь думает, что они работали не на Чезаре Борджа, а на кого-то другого. Например, они могут быть звеном, ведущим к Медичи. Помнишь того монаха в Аверно, что укрыл нас, когда за нами охотились? Помнишь ту ночь?

Я кивнул. Живот у меня свело спазмом. Ту ночь, когда мы прятались среди покойников, жертв чумы! Ну как я мог забыть?

— Так вот, тот монах написал своей сестре в Мельте, а она написала мне сюда и кое-что сообщила. В общем, она узнала, что за нами охотились бандиты, главарем которых был некий Сандино.

Сандино!

Меня резко затошнило. Это имя, произнесенное вслух в жаркий летний день нежным голосом Элизабетты, повергло мою душу в ужас.

— Этот человек, Сандино, — продолжала она, — убийца и шпион. Монах просил свою сестру передать мне, что это мерзавец, который продает услуги тем, кто предлагает большую цену. Это вероломный двойной агент.

— Так откуда же нам знать, на кого именно он работал, когда напал со своими людьми на Перелу? — спросил я ее.

— Ты знаешь этого доброго монаха из Аверно, отца Бенедикта, лучше, чем я, — ответила Элизабетта. — Его репутация такова, что я могу верить ему на слово. А он сказал, что, по его мнению, в момент нападения на Перелу Сандино находился на службе у Борджа.

— Хотя это не имеет никакого смысла, — быстро произнес я, надеясь сбить ее с толку; — Ведь Перела была оплотом Борджа. Моему хозяину было поручено проверить фортификационную мощь крепости. Чезаре Борджа хотел укрепить крепость, а не разрушить ее.

— Что-то могло заставить его изменить планы, — ответила Элизабетта, подумав немного. — Но крепость-то они не разрушили. Они искали в ней что-то другое.

Из-за спазма в горле я не мог произнести ни слова.

— Но кто может знать, что на уме у Чезаре Борджа? — продолжила Элизабетта.

— Действительно, кто? — сумел я выдавить из себя. — Однако Чезаре Борджа мертв. Он был убит год назад в Наварре. Так что Паоло уже некому мстить.

Элизабетта повернулась и внимательно посмотрела на меня.

— Наверняка ты знаешь, Маттео, что теперь Паоло обвиняет во всех наших бедах Папу. Все мысли брата заняты отмщением Ватикану, причем отмщением любым способом. Паоло не успокоится, пока не добьется своего.

Шарлю нужно было скорее возвращаться в казармы и отрапортовать старшему офицеру, но меня Элизабетта уговорила остаться еще хоть ненадолго.

Я вышел во двор проводить Шарля, который вместе с конюхом собирался в Милан.

Француз снова склонил голову к руке Элизабетты.

— Солдату, состоящему на службе в действующей армии, нелегко вести постоянную переписку с дамой, — сказал он. — Но я прошу разрешения написать вам, если позволите.

— Сударь, я буду ждать ваших писем, — ответила Элизабетта.

— И вы окажете мне честь, если изволите ответить, — улыбнулся ей Шарль.

Когда он вскочил на коня, она сказала:

— И пожалуйста, постарайтесь больше не встречаться в своих странствиях со швейцарскими наемниками!

Она улыбалась ему. И тут до меня дошло, что мне уже очень давно не доводилось видеть ее улыбку и слышать ее разговор в такой легкой манере.

Когда они ускакали, мы с Элизабеттой прогулялись по саду. Она провела меня по своему палисаднику, где выращивала разные лекарственные растения, и мы обменялись сведениями о том, как засушивать те или иные травы и как готовить из них лекарства. Я передал ей кое-какие семена, купленные на рынке в Милане.

— Подожди сажать эти семена до весны, — предупредил я ее. — И сажай их в тени, иначе не вырастут.

— Этот палисадник — мое убежище, — призналась она. — Дядя не возражает против того, чтобы я проводила здесь много времени, потому что с этих растений мы имеем некоторый доход. Я сушу травы и продаю их в деревне, а аптекарь из соседнего городка попросил меня поставлять ему кое-какие препараты.

Чувствовалось, что ей приносит радость новое дело. Я пообещал порасспрашивать в Милане, не нужны ли кому из аптекарей травы или лекарства, которые она готовила.

Перед отъездом я поговорил и с Паоло. Он был гораздо менее угрюм и более жизнерадостен, чем во время моих предыдущих визитов. Но я понимал, что вовсе не мой приезд привел его в хорошее настроение. Безусловно, на него подействовал разговор с французским капитаном и полученный урок фехтования.

— Шарль говорит, что для солдат сейчас много возможностей, — сказал он мне.

Наш разговор состоялся перед самым моим отъездом. Я уже направлялся к конюшне, чтобы вывести коня и отправиться в путь.

— Ты не хотел бы вступить во французскую армию? — спросил я его.

— Я не буду сражаться на одной стороне с Папой. Но есть много независимых кондотьеров, которые ищут крепких мужчин с фехтовальными навыками. — Внезапно Паоло со всей силы пнул дверь конюшни. — Если бы только у меня были деньги, чтобы купить оружие и коня!

Уже в в сумерках я возвращался в Милан.

Я с осторожностью приблизился к тому повороту дороги, где мы встретили цыган. Но, как я и ожидал, они уже исчезли. Отвязали ветви деревьев, собрали вещи, закопали угли.

Ничто, казалось, уже не напоминало о том, что они здесь были.

Если бы не одна вещь.

Монета!

Я сразу увидел, как она блестит на земле.

Я знал, почему тот человек, сущий бедняк, не наклонился, чтобы поднять ее. Мы не собаки, чтобы лезть в грязь за брошенной туда костью! Если бы Шарль нашел какой-нибудь достойный способ предложить цыгану деньги, этот человек наверняка взял бы их, и даже с радостью. Французскому капитану нужно было устроить видимость какой-то торговой сделки, например расспросить об этой местности или даже попросить предсказать судьбу. Если уж он хотел преподнести монету в качестве подарка, то должен был спешиться и предложить деньги цыгану, чтобы тот мог принять подарок. Но кидать деньги к ногам человека — значит унизить его. Гордость не позволила цыгану поднять монету.