Подобным же образом в Германии финансируются все предприятия, и госбанк вынужден печатать все больше бумажных денег, вследствие чего курс падает все стремительнее. Почему же государство идет на такие схемы? Ему это тоже на руку – «таким образом оно освобождается от всех своих долгов».

В мемуарах немецкого магната Фрица Тиссена «Я заплатил Гитлеру» (1941) высказывается предположение насчет того, почему с гиперинфляцией не боролись: тогдашний глава Рейхсбанка Германии Рудольф Хавенштайн считал ее «наилучшим способом доказать миру неспособность Германии выплачивать военные репарации». При этом «немецкая промышленность работала бесперебойно, поскольку – из-за девальвации германской валюты – могла выбрасывать свою продукцию на мировой рынок по низким ценам». Да и промышленники, по его мнению, были не сильно против. Оплачивая свои векселя в центральном банке обесценивающимися деньгами, они получали колоссальные прибыли и «не только покупали сырье и платили зарплату рабочим, но приобретали новые предприятия, либо расширяя собственные заводы, либо скупая акции; после чего они объединяли свои предприятия в более крупные концерны». Некоторые владельцы предприятий даже вводили собственную твердую валюту, чтобы уменьшить бремя инфляции для своих рабочих.

***

Еще одна категория выигравших – это иностранцы из стран с твердой валютой. Иностранные деньги – единственная стабильная ценность. В криминальном триллере великого Фрица Ланга «Доктор Мабузе, игрок» (1922), вышедшем на экраны до пика инфляции, есть сцена, где фальшивомонетчики считают вновь отпечатанные банкноты. Главарь банды говорит им: «Пока европейская валюта падает, будете печатать только доллары».

Как пишет Цвейг в «Воспоминаниях европейца», Австрия «переживала роковой „сезон иностранцев“. Все гостиницы в Вене были переполнены этими стервятниками; они скупали все, от зубной щетки до поместий, они опустошали частные коллекции и антикварные магазины… Мелкие гостиничные портье из Швейцарии, стенографистки из Голландии жили в княжеских апартаментах отеля на Рингштрассе[58]… знаменитый отель люкс „Европа“ в Зальцбурге долгое время полностью занимали английские безработные, которые благодаря достаточному английскому пособию по безработице имели здесь более дешевое жилье, чем в своих трущобах… на центральных улицах Вены чаще говорили на итальянском, французском, турецком и румынском, чем на немецком».

Поначалу цены в Германии росли медленнее, чем в Австрии, и Зальцбург, как приграничный город, испытывал нашествие баварцев. «Они здесь заказывали себе костюмы, чинили машины, они шли в аптеки и к врачам, крупные фирмы из Мюнхена отправляли письма и телеграммы за границу из Австрии, чтобы извлечь выгоду из разницы в почтовом сборе». Когда Германия начала конфисковывать более дешевые австрийские товары на границе для стимулирования внутреннего спроса, немцы продолжали ездить в Австрию, чтобы попить пива – оно было в пять-десять раз дешевле.

«И вот с женами и детьми сюда из соседнего Фрейлассинга и Рейхенхгалля потянулись толпы, чтобы доставить себе удовольствие влить в себя столько пива, сколько позволит вместить желудок. Каждый вечер вокзал являл собой настоящее скопище пьяных, орущих, рыгающих, плюющих человеческих орд; иных, нагрузившихся чересчур, к вагонам доставляли прямо на тележках для багажа, прежде чем поезд, из которого раздавались крики и громкое пение, отбывал в свою страну. Разумеется, они не предвидели, эти веселые баварцы, что скоро их ждет ужасный реванш».

Когда крона стабилизировалась, а марка очень сильно упала упала, «с этого же вокзала австрийцы отправлялись в Германию, чтобы, в свою очередь, дешево напиться, и то же представление началось во второй раз, только теперь в обратном направлении».

***

В этой игре должны быть проигравшие. На ком же инфляционное бремя? В «Черном обелиске» об этом говорится так: «Разоряются при этом люди, оказавшиеся не в состоянии оплачивать свои покупки векселями, люди, имеющие какую-то собственность и вынужденные продавать ее, мелкие торговцы, рабочие, рантье, чьи сбережения и банковские кредиты тают на глазах, чиновники и служащие, существующие на заработную плату, на которую уже нельзя купить даже пары новых башмаков». Все больше погружаются в безысходную нужду живущие на зарплату, потому что цены растут быстрее, чем она индексируется.

«Рабочие получают теперь заработную плату два раза в день – утром и под вечер, – и каждый раз им дают получасовой перерыв, чтобы они успели сбегать в магазины и поскорее сделать покупки – ведь если они подождут до вечера, то потеряют столько, что их дети останутся полуголодными». «Служащие после долгих пререканий наконец добились некоторого повышения ставок, но тем временем деньги настолько упали, что люди теперь на эту прибавку едва могут купить раз в неделю литр молока. А на следующей неделе – вероятно, только коробок спичек». Инвалиды – самые тяжелые жертвы инфляции, они вынуждены заниматься попрошайничеством, сидя с плакатами, на которых выведено: «Моя ежемесячная пенсия составляет одну марку золотом».

Итальянский экономист Константино Брешиани-Туррони, написавший книгу о немецкой гиперинфляции под названием «Экономика инфляции» (1931), констатирует, что в 1922–1923 годах резко возрос спрос на «некачественное» мясо, к которым он относит конину и собачатину. Даже статистику приводит: в третьем квартале 1921 года на мясо было забито 1090 собак, в третьем квартале 1922-го – 3678, а за тот же период 1923-го – 6430. В третьем квартале 1924 года, после стабилизации, съели всего 841 собаку.

Стефан Цвейг в своих мемуарах косвенно подтверждает эту статистику рассказом об охоте за мясом в Австрии, тоже затронутой гиперинфляцией: «многие, чтобы не забыть вкус мяса, разводили кроликов; в нашем саду какой-то парень пристрелил белочку для воскресной трапезы, а ухоженные собаки и кошки довольно редко возвращались с дальних прогулок».

В Германии карточки не вводились, но возникло некое подобие рационирования по инициативе самих лавочников. Томас Манн в новелле «Непорядок и раннее горе» (1925) рассказывает, как вынуждена «вертеться» весьма состоятельная семья профессора Корнелиуса: «Хозяйка дома… утомлена и вконец замучена убийственными трудностями ведения хозяйства. Ей следовало бы побывать на курорте, но теперь, когда все пошло кувырком и почва под ногами так неустойчива, это неосуществимо. Она думает только о яйцах, которые необходимо купить сегодня, и все возвращается мыслью к этим яйцам, ценою в шесть тысяч марок; их отпускают только один раз в неделю в определенном количестве и в определенной лавке, здесь, неподалеку, так что дети сразу же после обеда, оставив все другие дела, должны снарядиться в поход за ними. Дани, соседский мальчик, тоже пойдет вместе с „большими“, и Ксавер, скинув подобие ливреи, отправится вслед за молодыми господами. Дело в том, что лавка еженедельно отпускает всего пяток яиц на семью, а значит, молодым людям придется заходить туда врозь, поодиночке, да еще под разными вымышленными именами, чтобы обогатить дом Корнелиусов двумя десятками яиц». Когда Корнелиусы собирают гостей, их кормят только салатом и селедочным паштетом на черном хлебе, а ведь, судя по тому, что цены еще в тысячах марок, до пика гиперинфляции пока далеко.