В тот день мы спустились в долину и через некоторое время достигли кишлака Рудаки — родины великого поэта, в память о котором здесь сооружен специальный мемориал, напоминающий по форме классический мазар с серебристым жестяным куполом. В местной чайхане мастер чая рассказал нам историю про немецких туристов:

— Вот тут они сидели, где вы сейчас. Один мужчина — в коротких штанах, как в трусах. Мне это было очень неприятно: зачем он тут свою кожу показывает? Ну ладно, гость есть гость. Вот заказали они чай, плов, шурпо… Ели очень много. Потом хотели расплачиваться, а я им говорю: «Не надо денег, здесь все бесплатно!» Они удивляются: «Почему не надо денег?» Я им тогда отвечаю: «Потому что именно с этого места начинается коммунизм!»

В том году в Душанбе я много общался с Сашей-художником и кругом его знакомых. Саша — друг Рыжего по ВГИКу — принадлежал к местной богеме и пользовался всеми халявами, которые ему предоставлял статус официального члена Союза художников Таджикистана. Мастерская, материалы, выставки, санатории — все, чего душа ни пожелает! Саша проводил половину своего времени в Москве и различных поездках, возвращаясь в Душанбе как на глубокую кланово-родовую базу. Тут все были свои, все знакомые, все схвачено, без проблем, без напрягов.

Самое интересное, что никакой реальной продукции при этом производить не требовалось. Саша рассказывал, что за два года так и не представил дежурной комиссии ни одной новой работы, регулярно получая при этом зарплату, пользуясь личным ателье в центре города и так далее. Это не значит, что он все это время ничем по жизни не занимался, проводя дни в праздном безделье. Александр работал, как я понял из его слов, со светом. Его живопись воспроизводила традиционный ориентальный ландшафт, пропущенный сквозь призму специфического импрессионизма с «ренессансным» лицом. Каждое полотно делалось посредством многократной лессировки, нагнетавшей воздушный свет в тусклую материю холста. Сашиной кисти принадлежит культовый портрет Рама, сделанный накануне отъезда последнего из СССР в 1981 году.

У Саши был кент, которого звали Яша. Яша происходил из старинной семьи бухарских евреев и чем-то напоминал Чарли Чаплина — такой же рыцарь печального образа: гуманист и циник одновременно, существо совершенно беззащитное, но способное неожиданно опустить кого угодно. Он играл на саксофоне в цирке, располагавшемся как раз напротив Каландаровского дома, у «Гулистона».

Саша и Яша представляли собой дуэт, которому позавидовали бы сами Карандаш и Олег Попов. Однажды они выбрили себе макушки, оставив по краям черные как смоль волосы. В таком виде и гуляли по городу, прикалываясь к интеллигентного вида прохожим: «Эй, ты, дай рубчик! Ну чо ты, рубчик дай!» Реакция ошарашенных сограждан тайно записывалась на маленький шпионский магнитофончик, а потом все это дело прослушивалось в веселой компании. Впрочем, ребята не ограничивались в своих перформансах родным городом. Те же самые акции с «рубчиком» они проделывали, к примеру, в Таллине, посещая наши туманные края. Реакция чопорных эстонцев на такие прихваты представлялась им на порядок забойнее, вызывая просто бешеный стеб.

Однажды они устроили «телефонный террор» какому-то известному таджикскому оперному певцу — лощеному толстячку, портрет которого для прикола висел у Саши в комнате. Они где-то раздобыли телефон артиста, и вот Яша набирает номер и начинает пародийным голосом нацмена:

— Але, Розочка? Дайте мне Розочку!

Розочка — это жена певца, такая же толстая бухарская тетя. На другом конце провода раздается непонимающий голос:

— Какая Розочка? Что вам нужно?

— Как что нужно? Ты вообще кто такой? Розочку позови!

— Я сейчас милиционера позову! Чего вам надо, вы куда звоните?

— Эй, ты че? Ты меня милицией пугаешь? Ты вообще знаешь, кто я такой?

В трубке короткие гудки. Вторая попытка:

— Але, Розочка? Дайте мне Розочку! — И все прокручивается заново: — Ты че, ты меня милицией пугать будешь? Ты посмотри лучше в окно! Я сейчас подойду туда со своими ребятами, да? Мы тебя, как сурка, караулить будем! Что с Розой, где она?

Наконец после нескольких попыток выйти на Розочку в трубке слышна какая-то суета, долетают слова певца к супруге:

— Тебя какой-то хулиган спрашивает.

— Меня? Хулиган?..

— Тебя-тебя, не меня же!.. — В голосе певца нервические нотки.

Роза берет трубку:

— Алло, вам кого нужно?

— Розочка, это ты? Здравствуй, дорогая! А это что за козел у тебя там сидит?

Роза к такому обороту дела явно не готова. Возмущается, бросает трубку. Но Саша с Яшей — ребята упорные: show must go on[169]! Все это продолжается час-полтора. Наконец коллекция голосов собрана — еще одна «папка» в архив. Такого рода записей у них было сделано множество. При желании отдельные голоса и фразы обрабатывались и менялись местами, создавая совершенно немыслимые сцены.

Но этим творческая фантазия молодцов не ограничивалась. Чего только стоил проект с шахом мира — Махмудиком! Это был двенадцати-тринадцатилетний подросток, которого Саша с Яшей встретили на базаре, где тот пытался заработать деньги пением каких-то невероятных куплетов. Ребята сразу поняли, что парень — талант. Ну и стали его «растить». Но не как уличного артиста, а как шаха мира.

Махмудик должен был ощутить себя реальным шахом мира, и главное — выработать командный голос и вальяжные манеры. На практике это выглядело примерно так. К Саше на квартиру приглашались гости, часто симпатичные девушки. В одной из комнат на огромной тахте возлежал обложенный подушками Махмудик в золотой тюбетейке и расшитом шелковом халате. Саша с Яшей вели себя по отношению к нему крайне подобострастно: приседали, кланялись, складывая у груди ладони: «Чего изволите, величайший?» Шах обводил всех полупрезрительным взглядом и командовал: «Ты — пойди сделай мне чай! А ты — помой арбуз!»

Постепенно возник целый культ Махмудика, в котором участвовали лучшие представители душанбинской богемы. Если в ситуацию попадали люди со стороны, не посвященные в суть происходившего, то очень скоро крыша у них начинала ехать. Махмудик вел себя безукоризненно, ни перед кем не смущался и был готов спокойно протянуть туфлю для поцелуя какому-нибудь чиновнику из Министерства культуры. А то и девушке. И целовали! Такая была накачана атмосфера.

Иногда Махмудик раскручивался-таки на песни и даже танцы, как правило — в людных местах, непременно желая при этом заработать. Надо сказать, собирал он хорошо. Очень уж забойно выглядели его перформансы, особенно после Сашиных и Яшиных проработок. Но самое интересное было в том, что ни Саша, ни Яша, ни кто-либо еще из почитателей Шаха мира никогда не видел ни родителей, ни родственников монарха. Никто вообще не знал, где и с кем живет Махмудик. Единственное, что удалось выяснить из его личной жизни, — что он учился в школе для умственно отсталых детей. Видимо, его своеобразие воспринималось в семье как сдвиг.