— Уильям, я никогда не просила тебя об этом! — в ужасе восклицаю я. — Ты не можешь уйти из семьи из-за меня!

— А зачем тогда все это?

— Я никогда не хотела разбивать твой брак…

— Ради Господа Бога, Элла! Да возьми же на себя хоть толику ответственности! — неожиданно гневно выкрикивает Уильям. — Ты не можешь после восьми лет, что спала со мной, позволила мне в тебя влюбиться, вдруг взять и пойти на попятный: дескать, ты тут ни при чем! С того самого мига, что ты поцеловала меня тогда в парке, ты была «при чем»! Ради кого же мне уходить, как не ради тебя?

Я в ужасе смотрю на него. Все это дело моих рук. Я дала толчок. Я спровоцировала цепную реакцию, которая теперь ломает жизнь всем, кто со мной связан.

С видимым усилием Уильям берет себя в руки и вымученно улыбается.

— Элла, пожалуйста, давай оставим прошлое в прошлом. Давай лучше думать о будущем.

Я должна все поправить.

— Через пару недель на выходные Бэт уезжает с Этной поработать с натуры в Италии. Они уже несколько месяцев назад все спланировали. Мы могли бы…

— Я не люблю тебя, Уильям, — отчетливо произношу я. Он отскакивает, словно я его ударила.

— Извини, — говорю я, упершись в него немигающим взглядом. — Конечно, ты мне очень дорог. И мы прекрасно проводили время вместе. Но я не люблю тебя. Не хочу, чтобы ради меня ты бросал жену. Это бессмысленно.

— Я тебе не верю, — хрипло выдыхает он.

У меня трясутся руки. Я прячу их под столом, чтобы он не заметил дрожи.

— Мы обещали, что как только один из нас захочет покончить с романом, то просто уйдет и второй не станет допытываться о причинах. Теперь это уже не срабатывает. Мне нужен человек с меньшим бременем ответственности…

— Ты просто не веришь, что я брошу жену, да? Вот в чем дело? Я тебя не виню: мои слова — как заезженная пластинка. — Он энергично подается вперед. — Я говорю то, что думаю. Только дай мне шанс — и увидишь, я справлюсь. Я ведь знаю, что ты любишь меня…

— Мой ребенок был не от Джексона.

Он смотрит на меня, сбитый с толку.

— Ты у меня не единственный, Уильям. Тебе это известно. В конце концов, мы не муж и жена.

Я вижу, как блекнет огонек в его глазах. Боль и разочарование, что приходят на смену, почти невыносимы. Я инстинктивно тянусь к нему, а он смотрит на мою ладонь, лежащую на его руке, будто она отравлена.

— Ах ты, сука! — выдыхает Уильям. Он встает так резко, что его стул переворачивается, и, выдернув из бумажника полдюжины купюр, швыряет их на стол. — Как раз хватит, чтобы оплатить твои услуги.

— Уильям…

Он с отвращением смотрит на меня.

— Джексону повезло, — безразлично бросает он и уходит прочь не оборачиваясь.

— Ну и дура же ты, — вздыхает Люси, когда я возникаю на ее пороге и бросаюсь ей на шею, бессвязно бормоча сквозь рыдания, — нельзя просто взять и вернуть его жене как надоевшую игрушку. Так не бывает. Понимаю, Элла, ты пытаешься вести себя правильно, но теперь уже поздно. Иногда остаться и жить во лжи — еще менее честно, чем набраться смелости уйти. Уж я-то знаю. После ухода Лоренса я думала, это самое худшее, что могло со мной случиться; однако, когда первое потрясение сгладилось, я поняла: Лоренс был прав. Живя вместе столько лет, мы притворялись. Своим уходом он предоставил мне возможность завести честные отношения с другим мужчиной. Элла, ведь вы с Уильямом любите друг друга. Не хочу показаться поклонницей сентиментальных романов, но любовь — такая ценность. Ты просто не имеешь права вышвырнуть ее!

— О Господи, — в отчаянии выкрикиваю я, — что я натворила!

Он мне не перезванивает. Через десять дней я прекращаю попытки. Именно я хотела сделать наш разрыв необратимым. И как же я в этом преуспела!

Иду на работу, потому что больше нечем заняться, но работа уже не спасает. С ужасом представляю, что совершу еще одну ошибку. Это как вдруг взять и разучиться ходить. То, что раньше воспринималось на уровне инстинктов, я теперь слишком тщательно анализирую, все больше увязая в собственном страхе. До отвращения старательно проверяю и перепроверяю простейшие процедуры. Хоуп не первый ребенок, погибший из-за того, что я подала неверный сигнал. Каждый врач живет с осознанием простой истины: рано или поздно какой-нибудь пациент погибнет по его ошибке или профессиональному заблуждению. Не смерть Хоуп породила во мне неуверенность — наоборот, мои сомнения стали причиной ее смерти. Как я могу доверять собственным мнениям на работе, если в обычной жизни они оказываются такими неадекватными?

Я вызываюсь работать на Первое мая, потому что мне невыносимо торчать дома. Сижу в кабинете, невидящими глазами уставившись в отчет о вскрытии Хоуп; мне не нужно его читать — я выучила его наизусть. И вдруг ко мне без стука входит Ричард Ангел.

— Доктор Стюарт! Можно переговорить с вами?

Пожимаю плечами.

Ангел резким движением поворачивает кожаное кресло и усаживается с противоположной стороны письменного стола, как будто боится, что моя близость ядовита. Учитывая, как мне везет в последнее время, он, видимо, прав.

— Я здесь по просьбе доктора Николсон, — сообщает Ангел. Ну конечно: он же не хочет, чтобы я приняла его приход за нечто вроде профессиональной солидарности. — Люси убедила меня — должен добавить, против моего личного здравого суждения, — созвать собрание треста, чтобы обсудить дело Шоров до начала официального расследования. — Ангел строит такую мину, будто только что откусил лимон. — Это ваш шанс — ваш единственный шанс — изложить свое видение дела, прежде чем мы примем решение, какую степень поддержки сможет оказать вам больница. Думаю, нет необходимости лишний раз напоминать, что от этого зависит ваше будущее.

— Разве вы не поддерживаете позицию Шоров? — удивленно вопрошаю я.

— Они озвучили свою претензию широкой общественности, что, как вы наверняка понимаете, весьма осложняет дело, — недовольно поясняет Ангел. — Это очень некстати. Несомненно, быстрое и незаметное решение вопроса теперь не представляется возможным. — Он хочет сказать, что больничный трест не может просто взять и заплатить, чтобы свести к минимуму шумиху в прессе, признав ответственность и, таким образом, бросив меня в волчью яму.

Меня не одурачат Ангеловы обещания беспристрастного расследования. Дай ему волю — и мне придется барахтаться в открытом океане, отдавшись на милость газетам, полыхающим красными заголовками: их хлебом не корми — подкинь трагическую историю об умершем младенце, и они раздуют ее до небес.

— Вы же не испытываете ко мне добрых чувств, не так ли? — интересуюсь я для поддержания беседы.

Ангел каменеет.

— Мои личные предпочтения в данном случае ни при чем.

— О, бросьте, Ричард, — подкалываю я. — Свои «личные предпочтения» вы обозначили весьма четко и ясно. С тех самых пор как здесь командуете, вы ждали подобной возможности.