Мальчики переглянулись и дружно прилипли к окнам. Обстановка мало обнадеживала. Они находились на открытом месте, где почти не было тумана. Луна ярко освещала окружающий пейзаж, не оставляя возможностей укрыться в тени. Сорванцы, родившиеся и выросшие в трущобах, чувствовали себя не в своей тарелке. Если они сбегут сейчас, Смайт услышит топот и наверняка их догонит.

Мужчины отошли на несколько шагов и что-то рассматривали, вероятно, тот самый список.

Джемми и Дик снова обменялись взглядами. Джемми бесшумно соскользнул со своего места и приник к двери. Дик последовал за ним.

Они услышали, как незнакомец объяснял, где можно найти какую-то статую.

Послушав еще немного, Дик широко раскрытыми глазами уставился на друга:

– Еще четыре дома?!

Джемми кивнул.

– Как насчет полиции? – спросил Смайт. Мужчина что-то ответил, но так тихо, что мальчики не смогли разобрать все слова. Поняли только, что, вполне вероятно, следующей ночью на улицах могут оказаться полицейские патрули.

– Но я знаю, где они будут, – продолжал незнакомец, – и точно могу сказать, что около тех домов, которые нам нужны, они не появятся. Не волнуйся. Все будет тихо.

Смайт что-то проворчал.

– Если все пойдет как сегодня, волноваться не о чем, – заверил собеседник.

Мальчики, распознав категоричные нотки в его голосе, молниеносно уселись на прежние места. Не прошло и минуты, как Смайт открыл дверь.

– Вылезайте! – рявкнул он. – Мы уходим!

Друзья молча подчинились. Смайт тут же продел кожаные поводки сквозь петли, укрепленные на широких штанах мальчишек.

– Вперед!

Они зашагали по дороге. Оба оказались не настолько глупы, чтобы оглянуться, и покорно брели сквозь холодную ночь.

– Поверить невозможно!

Стоукс метался по своему тесному кабинету. Барнаби, прислонившись к письменному столу, наблюдал за ним. В дверях маячил сержант Миллер.

– И никак нельзя узнать, кого еще обворовали?

Стоукс воздел руки к небу.

– Черт возьми, и без того трудно доказать, что грабежи вообще имели место! Хотя слуги считают, что так оно и было.

Барнаби вопросительно изогнул бровь:

– Дворецкий уверен, что там стояла ваза?

Миллер кивнул.

– Но, – зло проговорил Стоукс, – он не уверен, что хозяин ее не продал. Хотя знает, что это сказочно ценная вещь, которой восхищались все, кто приходил в дом, так что, возможно, хозяин продал ее перед отъездом из города и забыл упомянуть об этом. Значит, придется сначала связаться с маркизом, прежде чем поднимать шум. А маркиз сейчас охотится в Шотландии.

Стоукс на секунду остановился и шумно вздохнул, пытаясь сдержать гнев.

Барнаби бесстрастно указал на очевидное, чтобы утихомирить друга:

– Пройдет не меньше недели, прежде чем мы будем знать наверняка.

Стоукс кивнул.

– А к тому времени у нас не будет ни малейшего шанса вернуть даже столь узнаваемую вещь. Нам сообщили о пропаже только потому, что дворецкий остался в городе.

– А он ничего такого не видел? – осведомился Барнаби у Миллера.

Тот покачал головой.

– Он живет в подвальном этаже, а не на чердаке. Бедняга стар и плохо спит. Вроде бы он слышал легкие шажки над головой. Поэтому и отправился посмотреть, в чем дело. Ничего особенного не заметил, но решил проверить окна. Одно оказалось открытым, хотя он был уверен, что закрыл каждое. Но на окнах были решетки. Поэтому он направился к себе. По пути ему попался кабинет хозяина. Он оставляет двери открытыми, чтобы можно было легко заглянуть в каждую комнату. На этот раз старик почуял что-то неладное. И, заглянув в кабинет, понял, что там нет китайской вазы.

Стоукс застонал:

– Суперинтендант уже послал записку маркизу?

Барнаби огляделся и увидел, что Миллер осматривает коридор.

– Похоже, он все еще пишет, – понизив голос, ответил Миллер.

– Иди и проследи, записку надо отослать немедленно, – сказал Стоукс.

– Насколько я понял, твое начальство, Бэзил, все еще не спешит признать, что сегодняшней ночью, прямо у них под носом, произошла серия крайне дерзких ограблений, – произнес Барнаби после ухода Миллера.

– Они не желают в это верить, – кивнул Стоукс. – Сама мысль о таком повергает их в шок. Собственно говоря, мы и сделать-то ничего не можем. Разве что наводнить Мейфэр констеблями, что не принесет никакой пользы, зато вызовет панику.

Стоукс со вздохом уселся за стол.

– Могу признаться еще в одном: полицию ждет настоящий кошмар, грозящий самыми серьезными последствиями.

Барнаби понимал это не хуже Стоукса. Полицейские будут выглядеть никчемными глупцами, неспособными защитить собственность богатых лондонцев от налета наглого взломщика-одиночки. Теперешний политический климат не прощал подобных промахов.

– Мы должны срочно что-то предпринять, – произнес Барнаби, не спуская глаз с друга.

Закутанная в плащ Пенелопа поднялась на крыльцо дома Барнаби. Экипаж ее брата продолжал стоять у обочины, хотя она приказала кучеру, своему старому союзнику, ехать домой, в конюшни за домом на Маунт-стрит. Он наверняка так и сделает, когда увидит, что она благополучно вошла в дом.

Собравшись с духом, она громко постучала.

Дверь открыл Мостин и, увидев ее, удивленно отступил.

– Добрый вечер, Мостин. Ваш хозяин уже вернулся?

– Э… нет, мэм, – пробормотал Мостин, посторонившись и давая ей войти.

– Закройте дверь, на улице холодно, – велела она, снимая перчатки и откидывая капюшон. – Мы с вашим хозяином ужинали у лорда Монтфорда, и его… мистера Адэра… вызвали по срочному делу, касающемуся нашего теперешнего расследования. Мне придется подождать его возвращения.

Мостин и не думал возражать. Наоборот, поспешил открыть дверь гостиной.

– Чай, мэм?

В камине ярко горел огонь. Пенелопа подошла ближе и вытянула руки, чтобы согреться.

– Нет, спасибо, Мостин. Я просто посижу у огня и подожду.

Опустившись в кресло, она обернулась к камердинеру:

– Идите спать. Я могу просидеть здесь допоздна.

Мостин нерешительно поклонился:

– Хорошо, мэм.

Перед уходом он оставил дверь приоткрытой, чтобы она могла видеть прихожую.

Вскоре шага Мостина затихли в глубине дома. Пенелопа устроилась поудобнее и закрыла глаза. Конечно, о покое не могло быть и речи, зато она находится там, где и должна быть. Непонятно, когда Барнаби вернется домой, но Пенелопа сказала Мостину чистую правду: она подождет. Убедится, что он жив и здоров. Потому что все равно не заснет, пока не увидит своими глазами, что он в полной безопасности.