Марти заговорил тоном ниже:

– А он правда страшный, да ведь?

– Кто? Общественный работник?

– Ага. Джейкоб. С этим ожогом на шее. Черная ладонь, вжарившаяся в кожу. А глаза? Как пыльное старое стекло. Как у куклы.

– Ну ты даешь. Сравнения прямо как у лорда Байрона.

– Я тебе вот что скажу. По-моему, он здесь скорее встретит Пожарного, чем свою жену. По-моему, у него быстрее встает на Пожарного, чем на сбежавшую невесту.

– Нет вообще никакого Пожарного.

Наступило неловкое молчание.

– Ну… – протянул Марти. – Ковбой Мальборо, кто-то ведь подпалил ему шею. А той ночью? Восемьдесят парней видели дьявола в два этажа ростом у полицейского участка. Восемьдесят парней. И Арло Грейнджер из пожарного управления боролся с кем-то в дыму. И у этого кого-то был британский акцент, пожарная каска и прочее. Арло снес бы ему башку, но друзья Пожарного, человек пять, навалились на него гурьбой…

– Я знаю Арло Грейнджера – гребаный врун. Как-то раз он мне рассказывал, что пробрался за кулисы на концерте «Раш» и нюхал кокс с Нилом Пиртом. Хотел бы я, чтобы ребята из «Раш» нюхали кокс. Может, это их подстегнуло бы и они попытались хоть разок сыграть настоящий рок-н-ролл, а не это кососрачное прог-роковое дерьмо.

– Моя кузина в Национальной гвардии. Эми Кастиган. Ты с ней зависал…

– Эми… твоя кузина Эми… возможно. Да, кажется, она мне отсасывала.

– Да, да, мне тоже, но слушай, послушай, Ковбой Мальборо. Эми в сентябре дежурила на контрольном пункте на мосту через Пискатакву… и вот в полночь видит, как над рекой двигается красный огонь. Как будто кто-то выстрелил в них ракетой. Она со всеми остальными там повалились на мост – и вовремя. Эта сраная громадная огненная птица – размах крыльев в тридцать футов – начала бомбардировку. Она опустилась так низко, что мешки с песком загорелись! И пока Эми и вся смена искали, куда спрятаться, через пост проехала машина и несколько окурков умотали в Мэн. Это тоже был он! Это он сделал! Он превратил драконью чешую в оружие, чувак.

– Ну, такой вариант возможен, – сказал Ковбой Мальборо. – Но есть и другой – что твоя кузина величайшая шлюшенция на Восточном побережье, и кто-то проскочил пост, пока она устраивала всей смене фирменный минет Эми Кастиган. Пожарного не существует. И Сатана не появлялся у полицейского участка. Людям многое видится в огне. Лица всякие, прочая ерунда. Вот и все.

Харпер, разумеется, вспомнила женщину в печке Джона: это точно была Сара Стори. Пусть Ковбой Мальборо верит во что хочет, но иногда лицо в огне – это действительно кто-то, кто смотрит на тебя.

Задвигались и зашуршали доски на ступенях лестницы.

– Ничего, – сказал Джейкоб. – Ничего и никого. Я же говорил. Если бы кто-то приходил, остались бы следы. Она на шестом месяце. Вряд ли она способна пройти сто шагов и не запыхаться.

– Вы правы, сквайр, – сказал Ковбой Мальборо. – Моя бывшая, когда ходила беременная, если чего захочет – сигарету, пива, мороженого, чего угодно, – посылала меня даже в соседнюю комнату.

– Жаль, что психический телеграф не сработал. Но хотя бы «Балвени» нашлось. Возьмем с собой. Пять сотен бутылка – нужно пить не спеша.

– А мы торопимся? Выпьем по парочке, и я тебя размажу в бильярд.

– Тут тебе парочка не поможет, – хмыкнул Джейкоб.

– Замажем?

– На что? Деньги теперь – не то, что прежде.

– Выиграю я – принесешь мне сверху пару трусиков твоей жены, – сказал Ковбой Мальборо.

– Если выиграю я – ты их наденешь, – парировал Джейкоб.

– Э, а если выиграю я? – спросил Марти.

– А если ты изобретешь лекарство от драконьей чешуи? А если ты перестанешь хихикать, как икающая тринадцатилетка?

Марти захихикал, как икающая тринадцатилетка.

– Кто разбивает? – спросил Джейкоб.

Громкий стук – шар врезался в пирамиду.

– Одну партию? – спросил Марти. – Или из трех?

– Мне все равно, – сказал Ковбой Мальборо. – Я никуда не спешу.

6

Снег делал ночь мелкозернистой. Харпер брела сквозь морозную тьму, холод кусал ноздри. Когда она вошла в дом, уже смеркалось. А теперь, шесть бильярдных партий спустя, было часов девять или десять – и ноги сводила судорога после нескольких часов сидения в шкафу за стеклянной дверью.

Джейкоб был первым в бильярде, а Ковбой Мальборо – в выпивке. Толстяк – по одному только голосу Харпер казалось, что весу в нем не меньше трехсот фунтов – унес с собой в кармане куртки ее трусики, весело насвистывая. Харпер выждала не меньше получаса, прежде чем выбралась наконец из своего убежища, наполовину убежденная, что Джейкоб и его новые приятели все еще там, тихо поджидают ее. Пустую бутылку от «Балвени» они надели на кий.

Ей бы расклеиться, зайтись в рыданиях или трястись беспомощно от шока. А Харпер, наоборот, была на взводе, словно только что промчалась на лыжах по склону на пределе возможностей, проходя повороты быстрее, чем прежде. Она читала про адреналиновые всплески, но никогда не испытывала такого. Ноги сами несли ее вперед.

Харпер и сама не знала, куда идет, пока не оказалась на месте. Она вошла в лагерь Уиндем – мимо цепи, натянутой между двумя гранитными монолитами, мимо выгоревшего остова автобуса – и шагала по аллее Литтл-Харбор, пока не начался гравий. Через сотню футов дорожка пошла под уклон – к набегающим волнам Атлантики.

И к острову Пожарного. Харпер быстро забралась на каменный волнолом, две минуты шла по гальке и вот увидела причал лагеря Уиндем.

Она обещала Алли вернуться через два часа. И, наверное, отсутствовала уже вдвое дольше. Харпер боялась встречи с Алли, которой наверняка уже досталось и которая уж точно измаялась от беспокойства. Харпер пообещала себе исправить все, что в ее силах.

Но Алли придется побеспокоиться еще немного. Харпер оставила Джона Руквуда на его острове в одиночестве на три дня, с разбитыми ребрами, вывихнутым локтем и серьезным смещением в запястье. Только ради него она и ускользнула из лазарета. И будет дурной шуткой возвращаться, так и не повидав его.

И потом. Что бы ни говорила Алли о показательных судах над теми, кто нарушает правила, Харпер не могла воспринять это всерьез. Слишком это напоминало школу. Там, конечно, были правила и наказания за их нарушение… но правила и наказания применяли взрослые к детям, а Харпер взрослая. Ученик может получить выговор за беготню в коридоре, но если кто-то из педагогического состава перешел на рысцу, значит, у него есть на то причины. Возможно, Бен рассердится, но она поговорит с ним и все уладит. Его власть (или власть Кэрол) пугает ее не больше, чем власть учителя. И вряд ли кто-то заставит ее писать сто раз на доске: «Я не буду покидать лагерь без разрешения».

Она гребла в нависающей тягучей темноте. И внутри себя ощущала медленный подъем, как будто маленький прилив.