Он протянул ей руку, и Эсмеральда вышла из кареты. Как принято у французов, она расцеловала Никколо в обе щеки. Сейчас девушка была одета менее экстравагантно, чем в Париже, вероятно, из-за тягот пути: на ней была черная блузка и длинная черная юбка.

— Очень даже хочу, — улыбнулась Эсмеральда. — Дороги в Тоскане просто кошмарные, и у меня вся задница болит, — игриво поморщившись, она потерла ягодицу.

Никколо подал кучеру знак отнести вещи Эсмеральды в дом и повел девушку в библиотеку.

— Все слуги еще спят, — виновато сказал он. — Видимо, придется подождать, пока они подготовят тебе комнату и подадут поесть, но здесь, в библиотеке, по крайней мере, тепло, и я могу предложить тебе что-нибудь выпить.

Эсмеральда с ногами запрыгнула на диван.

— Прекрасно, Никколо, дорогой. Если ты можешь меня согреть, то комната мне совсем не к спеху, — она улыбнулась, сладко и загадочно, прямо как в его снах.

— Ну что, расскажешь мне, что привело тебя в Ареццо? — наполнив два стакана коньяком, юноша уселся рядом с Эсмеральдой на диване.

Она пожала плечами.

— В Париже запахло жареным. Я и дальше искала архивы, должна тебе сказать, хотя старик совсем спятил. Мне удалось выяснить, что секретные документы церкви вновь переправили в Рим, когда корсиканец попал на остров Святой Елены. А еще я знаю, с кем нам встретиться в Риме, чтобы наконец получить доступ к архивам Ватикана.

— Серьезно?

Никколо видел, что и Эсмеральду охватил азарт этой гонки за документами: когда девушка говорила о секретных архивах, столь интересовавших их обоих, ее глаза сияли. И все-таки он не сдержался:

— И? Я так понимаю, это был вежливый ответ. А какой же честный?

Улыбнувшись еще шире, Эсмеральда соскользнула с дивана и встала перед ним.

— Есть кое-что, чего мне не хватало в Париже, — шепнула она.

Юноша чувствовал, как ее слова разжигают в нем страсть. Опустив стакан, он тоже встал и, когда Эсмеральда подняла глаза, поцеловал ее.

— Ты не можешь со мной так поступить! — Уперев руки в бока, Марцелла орала во все горло, позабыв о своем аристократическом воспитании. Казалось, что она опять стала девятилетней девчонкой, разозлившейся на своего старшего братика.

— Либо поедешь к тете Франческе, либо на время в монастырь, — отрезал Никколо. — Тебе нельзя оставаться здесь одной, это невозможно.

— Так останься со мной! — выпалила девочка. — А еще лучше, возьми меня с собой в Рим! Я еще не бывала там и точно не буду тебе мешать, обещаю.

В ее голосе звучала такая мольба, что Никколо чуть было не сдался. «Почему бы действительно не взять ее с собой? Может быть, ей будет полезно выбраться из этого полного призраков прошлого поместья и съездить на пару дней в город?»

Но затем он вспомнил, зачем отправляется в путь и в чьем обществе. Нельзя, чтобы Марцелла и Эсмеральда путешествовали вместе. На свою репутацию Никколо было наплевать, но эта француженка никак не подходила на должность гувернантки для девушки из хорошей семьи.

— Пока я не вернусь, ты останешься у Франчески, Марцелла. Мне очень жаль, — решил он.

Увидев, как сестренка огорчилась, Никколо смягчился.

— Но я обещаю, что скоро вернусь, — он заглянул в ее полные слез глаза. — Мы съездим в Рим и вернемся еще до весны.

Юноша не знал, верит ли в это сам. С одной стороны, кроме архивов, в Риме его ничто не держало, с другой же стороны, и Ареццо тоже было нечего делать.

— Ты хочешь вернуться с ней во Францию, да? С этой твоей любовницей?

— Марцелла! — возмущенно воскликнул Никколо, но тут же запнулся.

В конце концов, сестра была права. Просто он не думал, что Марцелле известно о его отношениях с Эсмеральдой. «А ведь она уже не ребенок», — подумал он.

— Нет, я не вернусь в Париж. Я приеду в поместье, как и обещал тебе. И кто знает… может быть, подрастешь еще немного и отправишься в свой гран-тур, хочешь?

Мужественно сглотнув слезы, Марцелла наконец-то улыбнулась.

— Именно это я и намерена предпринять, — сейчас она опять выглядела взрослее. — Я хочу увидеть Францию, Грецию и Египет.

— Египет? — удивился Никколо.

— Да, страну фараонов. И знаешь что? Можешь меня даже не просить. Тебя-то я точно с собой не возьму.

— Что ж, это вполне справедливо, — улыбнулся он.

Никколо оформлял бумаги, необходимые для пребывания в Риме. Перед выездом из Ареццо он раздобыл множество документов, которые могли облегчить путешествие, начиная с паспорта и заканчивая рекомендательными письмами, благодаря которым неприятности с чиновниками можно было свести к минимуму. От Папского Престола Тоскану отделяла всего одна граница, но в Испании бушевала революция, чей огонь разжигали члены тайной организации карбонаров. Этот огонь дошел и до Неаполя, что обострило ситуацию. Все предрекало приход австрийцев[56], которым не нравились мысли о новой, более либеральной конституции и опасность восстановления республиканских идей.

И тут в голову Никколо пришла одна идея.

— Вы ничего не знаете о том, есть ли в городе англичане? — спросил он, надеясь, что не слишком обще сформулировал свой вопрос.

— Англичане, синьор? — переспросил чиновник, осматривавший через монокль документы Никколо.

— Один поэт. А может быть, их несколько. Они довольно знамениты, — уточнил Вивиани.

По слухам, Шелли с семьей был в Риме, да и Байрон был известен своей любовью к путешествиям.

Чиновник, подняв голову от бумаг, поморщился, и у Никколо перехватило дух. Подобная реакция означала, что этот человек знал либо о неприличном поведении Байрона, либо о политических взглядах Шелли. Наверняка и то, и другое не нравилось чиновнику. Говорили, что Байрон даже более-менее открыто поддерживал связи с революционерами и оказывал им финансовую поддержку. Возможно, с точки зрения чиновника, контакт с карбонарами был даже предосудительнее, чем проживание с чужой женой — а Байрон славился и этим тоже.

— Ко мне приходило несколько этих так называемых поэтов, все по поводу приезда в Рим, — выражение лица у чиновника было такое, будто Никколо заставил его жевать лимон. — По-моему, среди них был синьор Шелли. Все эти поэты остановились в одном месте, где обычно собираются англичане. Я посоветовал бы вам спросить на пьяцца ди Спанья.

Хотя на самом деле он оказал Никколо значительную услугу, ему явно было неприятно говорить об этом, и было видно, что чиновник считает встречи с подобными личностями плохой идеей.

Хотя все бумаги были оформлены безупречно, проверка длилась довольно долго, и Никколо подумал, что его расспросы навлекли на него подозрения. Видимо, чиновник был разочарован, не найдя, к чему придраться. При этом Никколо сильно подозревал, что документы Эсмеральды, выписанные на имя Изабеллы Грапелли, были поддельными.