– А ты нет? – ревниво спросил Герман.

– Я тренированная. Ходить по музеям – самая тяжелая работа на свете.

– Истинная правда! – засмеялся Герман.

Они нашли симпатичное кафе, заказали обед.

– Скажи спасибо, что не пошли в современные залы, – продолжила разговор Катя.

– Спасибо, – совершенно серьезно ответил Герман. – Но там твоих картин пока нет, так чего смотреть?

Катя со смехом отмахнулась от него.

– Я пару дней буду занята, мы с Этери готовим на Винзаводе выставку Любарова. Зато потом сходим в Пушкинский. Да, и Любарова посмотрим, так что готовься.

– Ладно, – улыбнулся Герман. – Только я обязательно хочу свозить тебя к родителям. Попроси у нее долгий выходной. Так, чтобы прямо в пятницу выехать.

Кате страшновато было ехать к его родителям, но она обещала попросить долгий выходной.

Он ухаживал за ней – трогательно и смешно. Иногда безвкусно, но она ему прощала. Той цели, которой добиваются ухаживанием, – интима – Герман добился в первый же вечер. Но продолжал ухаживать. Однажды принес ей роскошный том в красном сафьяновом переплете с золотым обрезом и вшитой шелковой ленточкой-закладкой: стихи немецких поэтов в оригинале и в переводах. Катя растрогалась до слез.

Ich weiβ nicht, was soll es bedeuten…

А в другой раз подарил духи «Палома Пикассо» в святой уверенности, что ей понравится, потому что «Пикассо» – это фамилия художника.

Катя, конечно, взяла духи и ничего ему говорить не стала, но решила посоветоваться с Этери. Отсмеявшись, Этери мигом нашла решение:

– Давай ко мне, у меня духов – тонны. Обменяем твою Палому на что-нибудь. Мне, кстати, «Палома Пикассо» очень идет. А тебе подберем что-то другое.

– Но он обидится, если увидит у меня другие духи…

– А незачем ему их видеть! Ему полагается обонять. Ты коробку себе оставь, а что там внутри – его не касается. Мужики вообще такие тупые… Не бери в голову. Мы же их любим не только за это!

Этери заехала за Катей в понедельник после летучки на работе, вернее, они встретились в любимом месте, под мостом у метро «Парк культуры», и отвезла ее в свой загородный дом на Рублевке. Там подруги вдоволь поэкспериментировали с духами. Кате понравился свежий и нежный запах «Рив Гош», но Этери заявила, что это банально.

– «Рив Гош» я тебе подарю, пользуйся. Но это так, «на эври дэй». Нет, надо что-то поэффектней подыскать.

Они перепробовали «Опиум», «Тайну Роша», «Аллюр», «Кашарель», «Кабошар» и много других марок и названий.

– Я знаю, что тебе нужно, – объявила Этери. – Вот, держи.

– Я уже нанюхалась, как наркоман, ничего не чувствую, – пожаловалась Катя.

– Ничего, эти почувствуешь.

Духи назывались «Орисса», как индийский штат. Запах был волшебный: волнующе-чувственный и в то же время не сладкий, не пошлый, не наглый… Катя терпеть не могла запах мускуса, как будто говорящий: «Бери меня, я вся твоя». Нет, тут все было тоньше, сложнее, богаче…

– Носи на здоровье, – сказала Этери.

– А тебе не жалко?

– Я себе из Лондона еще привезу. И для тебя захвачу – в запас. Обалденные духи. Главное, нераскрученные, никто их толком не знает, все только удивляются.

Духи подействовали на Германа магически. Катя боялась, что он спросит, Палома ли это Пикассо, но он не стал ничего уточнять, просто набросился на нее, как безумный. А потом еще раз напомнил, что она обещала съездить с ним к родителям.

– Давай в эти выходные, а то сентябрь на исходе, а в октябре, говорят, погода испортится.

Катя позвонила Этери и сказала, что духи «Орисса» сделали свое дело: Герман приглашает ее к родителям. Та разрешила.

Ехала Катя не без трепета. «Ориссе» дала отставку, надушилась скромным и ненавязчивым «Левым берегом», он же «Рив Гош». Но что она им скажет, этим немецким родителям, кроме «Можно просто Катя»? «Здрасьте, я любовница вашего сына»? И что подарить? Не ехать же с пустыми руками? Ну, цветы. Катя купила герберы вместо надоевших роз. Красивый, радостный букет разноцветных ромашек. А еще что? Этого мало. Самодельный торт? Вдруг им не понравится? Вдруг кому-то из них или даже обоим вообще нельзя сладкого?

Катя все-таки сделала свой фирменный ореховый торт, купила роскошную коробку конфет (сама с горечью отметила, что за те же деньги можно было купить два кило парной телятины на рынке) и захватила один из своих пейзажей.

А что взять с собой? Едет она практически на три дня, но не на Рублевку же, тут наряды не нужны. Катя, паникуя – а вдруг им не нравятся женщины в брюках? – поехала в джинсах, взяла на смену любимую джинсовую юбку, пару кофточек и – на всякий противопожарный случай – единственное нарядное платье. Страшно было подумать, сколько этому платью лет. Именно в нем Катя отмечала день рождения, когда Мэлор начал ее лапать. Именно в нем встречала и тот день рождения, когда Алик повел ее в ресторан, а потом в игорное заведение. Пожалуй, это платье – черное с золотой паутинкой – можно считать несчастливым. Может, лучше не брать? Но другого-то все равно нет…

– Это ничего, что я в джинсах? – не утерпела она по дороге.

Герман удивленно покосился на нее.

– Мы едем за город. Джинсы – самая подходящая одежда.

Он и сам был в джинсах, причем не в каких-то там дизайнерских «от Версаче», а в самых обыкновенных. Катя мысленно хихикнула: в дизайнерские «от Версаче» Герман вряд ли сумел бы влезть. Его было слишком много.

Никто так не водил машину, как Герман Ланге. Во всяком случае, Кате ничего подобного встречать не доводилось. Он не рвал с места, не визжал шинами, не закладывал виражей. Наоборот, казалось, он плавно спрямляет любой поворот и идет, как по рельсам. Так же плавно он снижал скорость, когда на дороге встречался «лежачий полицейский». У него и машина была ему под стать: мощный внедорожник «Мерседес». Когда выехали из города, Катя, лишь случайно взглянув на спидометр, поняла, что машина летит со скоростью сто тридцать километров в час.

Мчались под песни Городницкого, Кима и других прекрасных бардов: Герману ужасно хотелось показать Кате, что он прислушивается к ее советам.

Вот и Таруса промелькнула, еще несколько километров – и они въехали в усадьбу.

– Прямо Ясная Поляна! – воскликнула Катя. – Или «Вишневый сад».

– Только яблоневый, – поправил ее Герман, – а так все верно.

И вовсе это было не верно. Этот сад не достался Лопахину, его не вырубили и не настроили дач на его месте. И старый дом, отремонтированный и подновленный Германом, никак не напоминал дачу. Напротив, он поражал добротностью и солидностью.

Пожилая пара вышла встречать их. Катю поразило, до чего мама Германа маленькая, худенькая и хрупкая. Совсем-совсем седая. А отец высокий, но тоже страшно худой. Видно, что когда-то был силачом, как Герман, но сильно сдал. Он потом сказал, что это медеплавильный завод из него все соки высосал. А пока они ласково и приветливо поздоровались с Катей, провели ее по всему дому, показали отведенную ей комнату на втором этаже.