Он отводил взгляд от Алисы, словно чувствовал свою вину в том, как подталкивал ее к Роще.

– Посмотри на меня, – прошептала девушка, но Лин только помотал головой. – Пожалуйста, посмотри на меня.

– Я отправляю тебя… к нему. К этому проклятому Божеству. Отдаю, – глухо проговорил Крылатый. – Как жертву, чтобы он помог нам. Чем я лучше варваров, которые кидали младенцев в огонь?

Алиса решительно потянулась к Лину, нежно беря его лицо в ладони.

– Глупый мой… – прошептала она, целуя его соленые от слез щеки. – Ты ни в чем не виноват. Это моя судьба – быть там. Защищать вас. Моя дорога уже сложилась именно так. А ты… ты будешь для выживших настоящим Правителем. В мире, который мы построим вместе. Я вернусь с подмогой сейчас и буду помогать всегда. Помни это, когда будешь править новым Городом.

– Я не сумею.

– Сумеешь. Ты сильный и смелый, ты честный, ты настоящий… Обещай мне, что не устрашишься. Что поверишь в себя. Обещай!

– Обещаю, – чуть слышно выдохнул Лин.

И тогда Алиса его поцеловала. Сухими, обветренными губами она нашла его губы, и мир помутнел, растаял в одном бесконечном сладком порыве. Руки Лина дрогнули, и он тут же прижал ее к себе. Он был рядом, покрытый пылью, до смерти уставший, родной. Одной рукой Алиса обняла его за плечи, а вторую запустила в отросшие льняные волосы, притягивая Лина к себе еще ближе. Она целовала его, крепко зажмурив глаза, словно отрицая все, что происходило в их жизнях после далекой ночи в старом домике Шаи.

Ничего кроме. Только они. Их губы, нежные, жаркие, томительно сладкие. Только его горячие ладони, скользнувшие под заношенную в пути куртку. И тяжелое дыхание, одно на двоих.

Но миг прошел, у костра нервно переговаривались Вестники, за спиной у Алисы шелестело листвой юное Дерево, и медальон на ее груди призывно ныл, оттягивая корешки, которыми так плотно сросся с ней.

Крылатая заставила себя открыть глаза и оторваться от Лина, с мучительной болью, как если бы умирающий путник в пустыне лишился спасительной фляги с водой. Они постояли еще немного, хватая ртами холодный воздух, не в силах разойтись. Наконец Алиса привстала на носочки, нежно коснулась виска Лина последним, сестринским поцелуем и шагнула к Дереву. В ответ по его коре прошла глубокая судорога.

Крылатая протянула ладонь и разрешила сну забрать ее из этого мира, где, не отрывая взгляда, смотрел ей в спину Лин.

***

Корбун легко опустился на песок, отряхивая пыль с невесомого плаща. Сморщенные руки, обтянутые старой, сухой кожей, заметно подрагивали. Старик посмотрел на них с удивлением. Долгие годы ничто не могло вызвать в нем столь сильные чувства.

Что-то менялось в горьком воздухе, что-то менялось в нем самом.

– Внученька, подай-ка мне руку, – попросил он приземлившуюся у него за спиной Хаску.

Девочка протянула крепкую смуглую ладошку, помогая Корбуну спуститься с насыпи туда, где ждали его Вихри. Эалин шагнула им навстречу, за ее спиной нетерпеливо переступал с ноги на ногу Генрих. Чуть в стороне стояла Нинель, старательно делая вид, что рассматривает темную линию горизонта.

– Кого-то не хватает, да, внученька? – вполголоса спросил Корбун.

Хаска кивнула, кутаясь в плаще.

– Мы звали их. Газул и Матильда не услышали, – ответила за девочку Эалин, озабоченно морща лоб.

– Они придут. Должны прийти, так ведь? – подал голос Генрих, который, казалось, пытается успокоить сам себя.

– Газул и Матильда чем-то тебе обязаны? – фыркнула Нинель, так и не повернувшись к остальным лицом. – Я чую, воздух пронизан переменами. Что-то грядет. Большое, мощное, готовое изменить все… – Ее голос дрогнул. – И мне страшно, – прибавила женщина и осеклась.

Они помолчали, слушая, как воет ветер в горах, как бежит по пустыне грузный охотник, петляя, выслеживая добычу. Им тяжело было признаться себе, что они привыкли к этой жизни. К своей легкости и обладанию силой ураганного ветра, к горькой печали в мертвом сердце, что делала его почти живым. А главное, к вечности, что была в их распоряжении. Какой бы сожженной ни казалась она на первый взгляд.

– Мы можем никуда не идти, – наконец сказала Нинель, выразив в словах то, что крутилось в голове у каждого из них. – Остаться здесь, просто дождаться рассвета, когда все закончится.

– Но Вестники… – растерянно проговорила Эалин.

– В пекло их. Будут новые.

– Мы не можем так с ними поступить…

– Мне плевать на Крылатых, Генрих! – жестоко оборвала мужчину Нинель. – Но, видит Роща, я так устала… Быть ровно посередине. Между Огнем и прахом. Между жизнью и настоящей тьмой смерти. Каждый день нашего проклятого мытарства я смотрю на свои руки, холеные, красивые, тонкие, и напоминаю себе, что на самом деле их нет. Они – прах, пыль, ничто, не существуют на самом деле. Я хочу положить этому конец.

Она решительно обернулась, стирая со впалых щек следы слез. Ее глаза пылали яростной уверенностью в истинности принятого решения.

– Мы пойдем и будем биться за людей. Но, видит небо, если после этого Роща нас не отпустит… я выкорчую ее. Сама.

Эалин чуть слышно выпустила воздух сквозь стиснутые зубы и сжала локоть Генриха, замершего рядом с ней. Хаска равнодушно стояла, опустив голову, она даже не пошевелилась, когда Корбун поднял руку и погладил ее по голове.

– Вот и решили, внученька. Вот и хорошо.

По перевалу, петлявшему между гор, могучим отрядом двигались варвары, над их головами, скрываясь в низких ночных тучах, скользили два Серых Вихря. Закручивая собой ядовитую взвесь, напиваясь грозовой силой неба, они знали, что ждет их впереди. И были к этому готовы.

***

Чарли проснулся, словно от резкого толчка. Все последние дни полета слились для него в сплошное мельтешение песка и пепла на фоне низких туч. В груди предательски ныло, боль от удара об мутный паучий лед засела внутри и никак не проходила. Наоборот, холод пронзал тельце лиса все чаще, резкими ударами, будто само сердце его поразила страшная болезнь, и оно затвердело, подобно глади зеркала.

Лис плотнее зарывался в тепло, сворачивался клубком, лелея лишившуюся мехового покрова грудку, и тихо скулил, надеясь, что Алиса его не услышит. Мечтая, чтобы она услышала. Прижала к себе, исцелила одним прикосновением. Но это не было по силам даже Жрице.

Чарли чуял, как отчаянно его девочка борется с властью Рощи, не дает чужой воле сломить ее собственную. И гордился человеческим детенышем всем сердцем, пусть оно и пропускало удары, увязнув в мутном холоде.

«Все не зря, – думал Чарли, стараясь уснуть. – Погибни я в паучьем логове, жизнь моей девочки стоила бы того. Всего бы стоила. Потому и не зря».

Только оказавшись в оазисе, лис ощутил, как к нему возвращаются силы. Весело бегущая вода ручья приняла его, словно старого друга. Он вволю наплескался, поддаваясь ее беззаботному журчанию, а когда выбрался на берег, понял, как голоден, по-звериному, до противного урчания в животе.