Месяцы борьбы с погодными стихиями пройдут под качающимися уличными фонарями, на опустевших игровых площадках и в безмолвных пустых парках. Резкие ветра и дождь со снегом исхлещут всю страну от горных кряжей Ноорё до просторных верещатников Фриселя. Шторма будут налетать и утихать, срывать с трудом возведенные загородки и стены, которые мужчины станут без протестов чинить окоченевшими руками. Много лиственных и хвойных деревьев будет сломано, суда поневоле останутся в гаванях, а рыбаки с нетерпением и опаской будут ждать очередной возможности выйти в море.

Женщины облегченно вздохнут, поскольку суда на приколе, а с другой стороны, встревожатся: как прожить, если нет улова. Будут шагать против ветра, таская тяжелые сумки с провизией, молча проклиная повышение цен и выплату кредитов и вознося молитву, чтобы денег хватило до следующей зарплаты.

Но в потемках возникнет и кое-что другое. Черные окна доходных домов засияют электрическими венками, звездами и полумесяцами. Балконные решетки обовьют сосновыми веточками и гирляндами лампочек, возле каждого дома выставят фонарики с сальными свечками, достанут с чердаков и сметут с полок магазинов подсвечники и подставки для греющих свечек, в пожарную сигнализацию вставят новые батарейки, в печах и каминах будут, дыша теплом, потрескивать березовые дрова.

Она завела будильник на шесть, но просыпается за полчаса до звонка. В глубины сна проникает звук шагов, в конце концов подступает совсем близко, уколов испугом. В следующую секунду из соседней комнаты доносится хриплый кашель — и память оживает. Сигрид. Карен быстро проходит в гостевую комнату, останавливается на пороге, смотрит на Сигрид, сидящую на краешке кровати.

— Доброе утро. Как ты себя чувствуешь?

— Что я здесь делаю? Это твой дом?

— Да, ты у меня, в Лангевике, всего в нескольких километрах от дома твоей мамы. Ты не помнишь, что вчера я привезла тебя сюда?

Сигрид качает головой, морщится от боли.

— Тебе было очень плохо. Да и сейчас не лучше. — Карен хмурится, когда очередной приступ кашля сотрясает худенькое тело девушки.

— Я смутно помню, что мы ехали на машине, — говорит Сигрид, когда кашель утихает. — И отвар из шиповника помню, я терпеть его не могу.

— Ладно, обойдемся без него.

— Есть что-нибудь от головной боли? Голова раскалывается.

— Вероятно, от температуры. Ты не ставила градусник?

Девушка опять качает головой, на сей раз осторожно. Карен кивает на ночной столик, где лежит градусник.

— Померяй-ка температуру, а я схожу за таблеткой и питьем.

Через час, уложив Сигрид в постель, Карен садится в машину. Температура сейчас 39,2 и упадет еще, ведь девушка приняла тайленол, запив его чашкой чая с медом, но к бутерброду не притронулась.

“Звони в любое время. — Карен записала свой мобильный номер на листочке и положила рядом с чашкой. — Рюкзак твой стоит возле кровати. На кухне бери все, что хочешь, но главное — лежи и отдыхай”.

Она не успела договорить, как Сигрид уже уснула.

Ровно в 7.20 Карен выходит из лифта на третьем этаже полицейского управления в Дункере, значительно раньше обычного. Как раз этим утром ей хочется быть на работе пораньше. Хочется с легким удивлением взглянуть на начальника, который, наверно, явится, как всегда, около девяти. Она и сама обычно приходит в это время. После недельного отсутствия Юнас Смеед вернется к работе.

Через две минуты она, чертыхаясь, швыряет сумку на письменный стол.

Он уже сидит за столом. Сквозь стеклянную дверь Карен видит, что он сварил себе кофе и что-то сосредоточенно штудирует на экране компьютера. Судя по всему, Юнас Смеед на месте уже довольно давно, но, похоже, не замечает, что она тоже здесь. Еще раз молча чертыхнувшись, она вешает пальто на крючок позади письменного стола.

Давай-давай, говорит она себе. Он никуда не денется, как бы тебе ни хотелось. Со вздохом она направляется к кабинету начальника. Несколько секунд стоит за стеклянной дверью, ждет. Потом трижды быстро стучит по косяку, ждет еще несколько секунд, и вот наконец Юнас Смеед с изощренной медлительностью поворачивается лицом к двери и только после этого отрывает взгляд от экрана.

Смотрит на нее с тем легким удивлением, с каким она сама рассчитывала взглянуть на него, потом чуть кивает головой. Карен толкует это как знак открыть дверь и войти.

— Привет, Эйкен, садись.

Карен садится.

— С возвращением.

Не отвечая, он кивает на компьютер.

— Ты видела оперативные сводки?

— Сегодня? Нет, я только пришла.

— Дежурный позвонил мне около пяти. Ночью кое-что случилось.

Хотя и сознает, насколько это непрофессионально, но реагирует она прежде всего на факт, что из дежурной части позвонили Смееду, а не ей:

— Тебе? Почему? Ты же на службе только с сегодняшнего утра.

Смеед смеется, поднимает руки.

— Конечно-конечно, успокойся. Наверно, ребята прослышали, что я выхожу, вот и решили, что лучше позвонить прямо мне. А тебе, считай, выпала возможность утром поспать.

Да уж, поспать, думает она с горечью. Я на ногах с половины шестого, заботилась о твоей больной дочери, тебе-то она бы вряд ли позволила. Эта мысль слегка ее ободряет.

— Так что случилось-то?

— Двух молодых женщин жестоко избили и изнасиловали, одну еще вчерашней ночью в кустах возле пешеходной дорожки от автобусной остановки в центре Мурбека, вторую — в подвальном помещении для велосипедов на Карпвег, сто двадцать два, нынешней ночью.

— Черт. Но все-таки немножко странно, что тебя разбудили из-за двух изнасилований.

В тот же миг она понимает, почему позвонили начальнику уголовного розыска. Юнас Смеед видит выражение ее лица и кивает.

— Из-за убийства. Девушка на Карпвег умерла в скорой от тяжких повреждений.

Он откидывается на спинку кресла, берет кружку с логотипом тингвалльского футбольного клуба.

— Вкусно, — говорит он, отпив глоток. — Полагаю, придет счет, который, как ты думаешь, я оплачу.

— Мне казалось, это удачное вложение. Если ты другого мнения, я всегда могу забрать кофеварку домой и оплатить ее сама.

— Кстати, — говорит Юнас, не комментируя ее предложение, — ты наверняка понимаешь, что с учетом случившегося в Мурбеке нам придется произвести переоценку приоритетов. Я уже вызвонил по телефону группу, с которой намерен работать. Корнелис Лоотс и Астрид Нильсен переходят ко мне; женщина в таких ситуациях отнюдь не мешает. Разумеется, тебе понятно, что это значит для твоего расследования, но нам придется поделить наличные ресурсы.

Стало быть, Карла ты не забираешь, думает Карен, скрывая удивление. Ну да, Карл будет со мной, еще остается Эвальд Йоханнисен как обладатель большого опыта. Тебе не нужен никто, у кого может быть собственное мнение. Особенно сейчас, когда здесь нет подлизы Йоханнисена.