– А я вам говорю: он все врет, я не покупал никаких зонтов, а она с Шевкетом осталась! Поговорили они! Знаем мы, какие у них разговоры! Все знают, что она ваша любовница, скажете: нет?! – похоже, принц решил бороться до последнего. Скоро додумается до адвоката и полного молчания, но перед этим обольет грязью всех, кого сможет.

– И скажу! – лицо обычно такого корректного и владеющего собой Шевкета было перекошено от гнева. – Сейчас самое время, и я скажу! Никогда она не была моей любовницей, никогда! Слышишь, Мельтем, – он посмотрел на бледное потерянное лицо жены, – ни она, ни кто другой! Вопрос о моем назначении решен… ставлю всех вас в известность, что подписан приказ о моем назначении на должность директора театра… и я больше не потерплю всех этих сплетен в нашем коллективе. Пелин была талантливая балерина, и роли она получала только поэтому.

– И потому, что Эльдар просил, да? А то не было бы никакого назначения! – ехидно вставил Ринат. Кемаль не заметил, что в этой толпе были и русские: все разговоры велись по-турецки, а он был слишком занят проблемой выбора правильной точки.

Черное или белое?

И где черное, а где белое, собственно говоря? Красавчик принц не в белом камзоле, а в черной куртке – злой колдун, еще не смывший грим, в светлом плаще.

«Он любую партнершу в гроб загонит», – сказала одна из новых солисток, и принц резко переменился в лице.

«Что-то у нее было в руках… может, зонт, а может, и нет!» – как, спрашивается, можно не заметить или с чем-то спутать длинный зонт-трость?

У прекрасного принца нет никакого алиби на тот вечер: простился с Пелин, пошел домой, был дома.

Алиби Тайфуна могут подтвердить три человека. Хотя… Ринат и Цветан – это, пожалуй, поздновато: у него машина, он мог все успеть. А вот Роман… незаинтересованное лицо, новый, временный и посторонний человек в театре – а что, если именно поэтому?!

Он здесь никто и ненадолго, ему все равно, что и о ком говорить, он не заинтересован в исходе расследования, но он вполне мог согласиться помочь единственному дружески расположенному к нему человеку. Кемаль успел заметить, что русские коллеги относились к Роману с каким-то снисходительным презрением, и все в театре невольно переняли этот тон, так что подружиться помощник блестящего хореографа смог только с Тайфуном.

Кемаль поискал глазами Романа, но не увидел ни его, ни Лизы, ни Нелли – похоже, из русских здесь только Ринат, говоривший Шевкету что-то неприятное об Эльдаре и Пелин.

– А где Роман? – перебил его Кемаль.

– Роман? – переспросил Ринат, видимо не понимая, какое тот может иметь отношение к происходящему. – Так он уж, наверно, в аэропорт едет, у него самолет в три часа.

– А телефон у него есть?

– Есть, только он не действует, он местный мобильный не заводил, зачем ему…

– А кто его повез? Лиза?

– Нет, у нее же дети, она ночью не может. Кто-то повез…

«Пора!» – решил Кемаль.

Вот она, моя невидимая точка, будем надеяться, что на этот раз я не ошибся, я сделаю это проклятое фуэте, опередив их всех и не потеряв равновесия.

– Вы на это и рассчитывали, да? Только совершенно напрасно, потому что никакое алиби вам не поможет, тем более что связаться с Романом мы все равно сумеем. Вы только что проговорились, что у убийцы сломался зонт… так вот: там кнопка отвалилась, а на ней – отпечаток пальца. Не очень четкий, но вполне пригодный для идентификации. Поэтому будьте добры поехать со мной… полицейская машина внизу.

Он говорил в полной тишине, все напряженно застыли, пытаясь понять, к кому обращены его слова: они стояли рядом, сыщик смотрел как будто на всех троих… кто же – Эрол, Тайфун, Шевкет?!

Блеф и риск, думал Кемаль.

Что-то вроде незаряженного пистолета.

Никакого отпечатка не было – кнопка от зонта, да, была, она подтвердила версию Кемаля, но убийца был в перчатках, и ни на проводе, ни на кнопке не осталось никаких следов. Да, эксперты обещали сделать все возможное и невозможное, но чудес не бывает, только не у нас в лаборатории, так что ты на нас не рассчитывай, еще что-нибудь ищи. Микрочастицы какие-нибудь, может, и найдутся, было бы с чем сравнивать, но отпечатки… это уж извини!

Убийца не знает, что пистолет не заряжен. Если не сплоховать и смотреть в одну точку, можно выиграть.

– Не выдумывайте, нет там никаких!.. – закричал Тайфун, встретился глазами с Кемалем и осекся. – А что такое? Что вы на меня уставились? – скривился он, не сделав ни шагу, но как-то мгновенно отделившись от всех присутствующих, словно оказавшись за какой-то невидимой стеной, разделяющей добро и зло. – Ничего не докажете, слабо вам! Думаете, поймали на слове? Так где оно, это слово?! Улетело! А я… «Лебединое» я все-таки станцевал, и еще станцую, не надейтесь! Нате, арестовывайте, – он картинно протянул вперед скрещенные руки, словно подставляя их под невидимые наручники, – только я от вашего правосудия улечу!

Руки взмыли вверх красивым птичьим взмахом, но разорванный рукав светлого плаща испортил впечатление, сделав этот жест манерным, неуместным и почти смешным.

– Улечу – и буду танцевать! И никто мне не помешает! Как эта девка вздумала!.. Нет-нет, не надейтесь, ничего больше не скажу! Давайте делайте, что положено, и адвоката зовите, а я буду на своем стоять: видел я их, как они в подъезд входили, и как принц наш с ее зонтом выбежал, а Романа я соврать попросил… так, на всякий случай. Я еще потанцую… еще и вместо тебя, красавчик, потанцую! У нас теперь почти Европа, без доказательств никак, а признание и всякие слова не доказательство, правильно? Но признайте, по крайней мере, – он обвел взглядом отодвигавшихся от него коллег, – что я сделал то, о чем вы все втайне мечтали. Все! Снаружи-то она вся из себя беленькая Одетта, а на самом деле… сами знаете, кто! Только у вас ни у кого духу не хватило, а я придушил эту гадину, я сумел!..

– Так это ты-ы-ы?! – Кемаль, боящийся поверить в свою победу, не успел остановить этот черный вихрь – ахнули испуганные женщины, раздался звон разбитого стекла, и с ужасным, похожим на рев раненого зверя криком на убийцу бросился уронивший фотографию Волкан. – Плевать мне на правосудие! Я убью тебя! Сам убью!..

Никакого занавеса не было – и это было первым, о чем подумала удивленная Лиза.

Поэтому я и вижу, как они танцуют. Вернее, репетируют или занимаются у станка, а в репетиционном зале и не должно быть никакого занавеса, нечему было удивляться.

Не занавеса там нет, а занавесок – штор, гардин, жалюзи – нет ничего, чем обычно закрывают окна.

Эти огромные окна – с пола до потолка, застекленный балкон, там же делали ремонт, ты забыла? – были ярко освещены каким-то странным, монолитно-белым светом, и в этом ничего не скрывающем свете был виден большой зал, в который была превращена прежде обычная квартира – там же ломали стены, ты помнишь? – и то, что в зале зеркальные стены, отражающие и умножающие свет, и то, что там занимаются балетом.