Стройные бесполые силуэты в черных трико с кажущейся легкостью привычно выполняли знакомые Лизе движения, и она удивилась, что первым делом подумала об отсутствии занавеса, а не о том, что в соседнем доме, судя по всему, обосновалась какая-то балетная школа. Музыки не было слышно, и от этого или от того, как странно выглядело это огромное, освещенное окно посередине полутемного дома, танцующие казались не реальными людьми, а призраками, беззвучно выполняющими какие-то свои, никому не ведомые, призрачные ритуалы.

«Как рыбы в аквариуме!» – подумала Лиза, и тотчас осудила себя за такое глупое сравнение.

Никакие не рыбы, а призраки – призраки балета.

Разумеется, призраки, поэтому и танцуют ночью. Странно, что мне сразу не пришло в голову: что это за балетная школа, занятия в которой проводятся ночью? Занавеса тебе не хватало! А то, что ты, встав среди ночи, выглядываешь в окно и видишь этот ночной балет, – это, по-твоему, нормально?!

А что – открывают же иногда в квартирах офисы, адвокатские конторы, врачебные кабинеты, разные курсы, так почему не балетную школу? В тех квартирах ночами работают призраки адвокатов, секретарш, врачей – а в этой, значит, оживают и действуют призраки балета.

«Лиз, ты с ума сошла?! – обратился к ней какой-то внутренний голос. – Ты, вообще, нормальная или как?! Призраки! Додумалась! Или ты спишь, что ли? Так проснись, значит, и приди в себя!»

И, прислушавшись к этому разумно мыслящему внутреннему голосу, она бросила последний взгляд на красиво множащиеся в зеркалах черные силуэты и проснулась.

«Господи боже мой!» – подумала она, почти придя в себя, но еще желая вернуться в сон и досмотреть привидевшиеся ей призрачные танцы.

«Приснится же такое! Надо будет кому-нибудь рассказать!» – и, опасаясь, что такой странный, такой почти осязаемо реальный сон забудется, она встала и пошла в темную гостиную.

Туда, где она стояла несколько минут назад, наблюдая за призрачной хореографией.

Робкая надежда, что они все еще там, что вот сейчас она снова увидит ярко освещенный кусок соседнего дома, заставила ее подойти к окну… нет, конечно, нет, какие призраки? Застекленный балкон был темен и почти не виден, скорее угадывался при неярком свете уличных фонарей, никто там не танцевал, что ты, Лиза, неужели, правда, надеялась?..

Не многовато ли балета в твоей жизни? Явный перебор – вон до чего дошла.

Впрочем, теперь… она окончательно проснулась и вспомнила события последних дней… теперь, наверно, никакого балета и не будет.

Дениска переходит в бальные танцы, Цветан уехал, Нелли и Ринат вот-вот уедут, сменится руководство театра, довольная Мельтем шепнула, что скоро уволят Эльдара и Нину, приедут новые педагоги и концертмейстеры, и все будет по-другому.

Кошмар последнего времени, с землетрясением, убийством, бесконечным осенним дождем и неожиданно обрушившейся на нее и так быстро закончившейся ничем любовью, превратится в призрак.

Хотя забыть все это удастся не скоро.

Этот вечер премьеры… Лизе, как и большинству обыкновенных людей, не связанных со смертью профессионально, никогда не приходилось видеть убийцу.

Не в кино, не в новостях – рядом с собой.

Видеть того же человека, с которым встречался вчера и позавчера, с которым совсем недавно разговаривал, – и знать, что теперь это совсем другой человек.

Теперь это убийца, как странно и страшно.

Тогда Лиза, больше занятая собственными переживаниями, не до конца осознала это; понимание и недоверчивое изумление от собственной близости, почти вовлеченности в такую историю, пришли позже.

А в тот вечер…

– Нет, спасибо, – отказалась от предложения подвезти ее Айше, – он всегда так. Сейчас появится откуда-нибудь или позвонит. Что-то ищет, как всегда, – безмятежно улыбнулась она и, объединив взглядом их с Цветаном, повторила: – Вы идите, идите, спасибо!

Дольше задерживаться не было никаких причин, а значит, предстояло идти вдвоем и о чем-то разговаривать… о чем-то или ни о чем?

– Лиза, – он, видимо, думал о том же и заговорил, когда молчание стало неловко затягиваться, – Лиза… мы еще увидимся…

– Конечно, увидимся! – весело и бодро (или ей так показалось?) перебила его Лиза. – Я тебя в аэропорт отвезу и…

– Лиза, я не об этом…

– Ах, какой вздор! – легко выговорила она фразу из когда-то игранного ею водевиля. Кажется, это был Островский? Да, точно, и она была жеманной вдовушкой, и ей, по мнению их режиссера, никак не удавались ее фальшивые интонации и жесты. Не получалось убедительно сыграть фальшь. Потом, правда, все получилось, и теперь еще получается – пожалуйста, сколько угодно. – Лифт так и не работает, можно доехать до четвертого и подняться или нет, лучше, наоборот, до шестого и спуститься, да?

Она тараторила все это, не давая ему вставить ни слова – зачем? О чем?

Что это было: потеря точки, от которой кружится голова, призрак желанной им обоим любви, побег от одиночества дождливой осени или что-то совсем другое, от чего не стоит бездумно отмахиваться и отгораживаться пустыми словами? Если бы знать…

Она нажала на цифру «четыре»: лифт ползет медленно, им не вынести этой вынужденной близости до шестого, они опять потеряют точку, потеряют голову, опять забудут обо всем на свете, лучше уж покончить с этим сразу.

Шум, крики, какой-то грохот отвлекли ее, и она с преувеличенным интересом, не оглядываясь на Цветана, быстро пошла вверх по спирали, узнавая по мере приближения знакомые лица.

Знакомые и какие-то чужие: настолько странными были их выражения.

Кемаль и Шевкет, тяжело дыша, с трудом удерживали что-то выкрикивающего сквозь рыдания Волкана; ставший вдруг некрасивым, бледный Эрол с разбитым в кровь лицом испуганно прижимался к стене; надменный Тайфун в разорванном плаще стоял, скрестив руки на груди, и смотрел насмешливо и нагло. А вокруг шелестела тихим от изумления шепотом отшатнувшаяся толпа, и уже пробирались откуда-то сзади полицейские с уверенными и равнодушными лицами, и видно было, что все уже произошло, сцена завершена и пора опускать занавес.

– Но за что?! – раздался вдруг чей-то изнемогающий от любопытства голос. – Почему он ее убил-то?

– Кто?! – ахнула Лиза, смотря во все глаза то на Волкана, то на принца, то на Ротбарта.

– Все утверждают, что я, – ответил колдун, – только рано еще, доказательств-то нет! И мотива нет, и ничего нет!

– Да найдутся доказательства! – сказал Кемаль. – Непременно найдутся! А сколько свидетелей слышало… вы откуда-то знали, что у убийцы сломался зонт, вы не могли этого знать, даже если видели, как Эрол вышел из подъезда не со своим зонтом. И услышать на репетиции вы могли только про покупку нового зонта – не больше. И о чем вам это сказало бы, если бы вы не были в курсе дела и не сами его купили? Все мужские зонты одинаковы, к сожалению… и про отпечаток, которого нет, все слышали, правильно? Вы-то знали, что были в перчатках. Так что вы себя выдали. А что до мотива…