– Никогда бы не вышла за тебя, если бы знала столько, сколько сейчас, – сказала Линдси.

– Аналогично, – согласился с ней Рассел.

– А ведь любовь была! – это они подумали уже оба, одновременно.

Рассел купил пиратскую книгу о том, как жить, пустив в свою голову чужое сознание, которую несколько раз перечитал, до того, как отправиться на угол Саммерс и 17 стрит. В теории все было просто. Можно было разделить время, разделить жизнь. Можно было научиться общаться, научиться жить по несколько часов, когда один не мешает другому. В действительности все шло совсем не так.

– Тот лысый толстяк явно не знал, что делает! – сказала Линдси.

– Но ведь сделал.

– Да что он сделал?!

Тысячи воспоминаний вспыхнули перед глазами. Чужих воспоминаний, о которых Рассел никогда не знал. Своих воспоминаний, о которых не собирался никогда вспоминать. Правая рука взметнулась вверх, ударила по щеке, оставив красный след.

– Ненавижу тебя! – подытожила Линдси. – Даже думать о тебе тошно!

– Думаешь, мне лучше?! – Рассел всплеснул руками. – Но ведь ты умирала!

– Лучше смерть! – Линдси снова ударила его по лицу его же рукой.

Из разбитого носа потекла кровь. Линдси почувствовала боль, представила, как им придется жить дальше и не смогла сдержать приступ рвоты.

– Ты должна успокоиться, – сказал Рассел.

– Я не могу.

– Ненавижу… – они заговорили в один голос, затем одновременно подумали, что такими темпами станут одним целым.

– Не хочу так, – сказала Линдси.

– Скоро все кончится, – страха становилось все меньше.

Рассел вынырнул из подворотни. Патрульные машины окружили подпольное агентство, где ему сделали пересадку.

– Как ты думаешь, они кремировали мое тело? – спросила его Линдси.

Рассел не ответил. На носилках, вынесли мертвого толстяка, который делал им пересадку.

– Зря жалеешь. Мир станет чище, – сказала Линдси.

– Заткнись! – отмахнулся от нее Рассел. То ли случайно, то ли нет, перед глазами поплыли нелицеприятные воспоминания жены.

– Все еще хочешь, чтобы я заткнулась?! – истерично засмеялась Линдси.

Рассел не ответил. Ноги, которые все еще, кажется, подчинялись ему, понесли его к ближайшей патрульной машине. Где-то глубоко внутри Линдси засомневалась. Рассел споткнулся.

– Они ведь убьют меня? – спросила жена.

– Фактически ты уже мертва, – Рассел силился сделать шаг вперед.

– Я боюсь.

– Все мы боимся, – ему удалось сделать еще один шаг, затем ноги начали медленно разворачиваться.

Офицер окрикнул его.

– Простите! Вам нужна помощь, сэр?

– Нет, – услышал Рассел голос Линдси.

– Это я рассказал вам о подпольном агентстве! – крикнул Рассел. – Заберите меня.

– Забрать?

– Исправьте! – Рассел попытался подобрать нужные слова, но понял, что уже бежит по темной подворотне. Вернее не он бежит, а Линдси. Но это уже не важно. Кажется, что не важно…

Если мы кого-то сильно любим, то рано или поздно мы становимся похожими на него.

Дети выросли, муж ушел еще в молодости. Достойной замены, так и не показалось на горизонте. Правда иногда Элен Кэмпбел и думала, что тот или иной, мог остаться рядом, но думала об этом лишь последние годы, когда рядом в действительности уже никто был и не нужен. Только бы стоял ее маленький дом, да приходили изредка письма от детей и внуков.

Цветник. Увлечение пришло как-то внезапно. Сначала кто-то подарил на юбилей не то в шутку, не то по ошибке набор садовника, затем как-то на рынке довелось купить готовую для высадки гардению, пару роз, орхидею.

– Сколько бывает видов орхидей? – растерянно спросила Элен торговца. – Думаю, я начну с той, что у вас на витрине, – сказала она, но увлечение окрепло, околдовало, и уже менее чем через неделю Элен шла по рынку, выбирая себе нового друга, за которым нужно будет ухаживать на заднем дворе.

За два с небольшим годом она узнала о цветах столько, что в письмах, особенно старшая дочь, начала настоятельно требовать, рассказать о чем-то другом, кроме хрупких стеблей, бархатистых лепестков, способах размножения и специфичных условиях, которые требуются тем или иным цветам. Конечно же, Элен обещала, что не будет. Конечно же, не обижалась на дочь. И, конечно же, забывала об обещании уже в следующем письме.

– Как вы говорите, называется это растение? – спросила Элен торговца-индуса, разглядывая странные семена, которые он пытался продать ей, под непонятным названием.

Индус морщился, корил свой плохой английский и пускался в объяснения при помощи жестов.

– Ладно, черт с тобой! – сдалась Элен, не желая, чтобы возле них собралась толпа. – Выращу, а там уж посмотрим, что получится.

Для верности она провела дома за книгами несколько дней, но так и не смогла определить, какому растению принадлежат купленные ею семена.

Любовь. Она пришла сразу, как только Элен увидела набухший лиловый бутон. Странно, но он выглядел хрупким и сильным одновременно. Элен провела в цветнике почти все утро, и ближе к полудню, ей даже начало казаться, что все насекомые слетаются в цветник ради того, чтобы взглянуть на это чудо. А что этот цветок – чудо, она не сомневалась.

Несколько дней за книгами, несколько встреч с торговцами. Она даже попросила соседского мальчишку разместить фотографию цветка в интернете, но так и не смогла узнать название, даже вид и тот остался для нее загадкой.

«Вот подождите, – обещала она своим детям в письмах. – Вы сами полюбите его, как только увидите».

Период цветения. Запах от незнакомого растения перекрыл собой все остальные запахи. Элен даже начало казаться, что у нее не один бутон, а целая сотня лиловых красавцев. Сотня, которая вскоре после запаха заполнила все вокруг лиловой пыльцой.

«Только бы он не умер на следующий год, – думала Элен. – А еще удалось бы получить от него потомство».

Она вернулась домой лишь когда стемнело – все сидела и смотрела, да изредка, чтобы размяться, пропалывала тот или иной цветник.

Порез был не глубоким, и Элен даже не сразу заметила его за слоем грязи. Струйка крови из левого пальца, лихо извиваясь, стекала в раковину и уносилась в дренаж. Элен вытерла руки, стараясь не испачкать новое полотенце, наложила пластырь. На плечах кофты все еще была лиловая ароматная пыльца, оставшегося за окном цветка и ей пришлось отправить кофту в стирку, надеясь, что не останется пятен.