class="p1">Это было пожелтевшее письмо на плотной гербовой бумаге, написанное шрифтом через ять:

«О сим докладываю, что бабка моя Аграфена Федотовна находилась в услужении у девицы Монс, к коей сердечную слабость питал наш Великий Император Петр Алексеевич. Заступила она на службу к ней, когда вышеупомянутая девица была в немилости и держалась взаперти в своем доме на Старокирочной улице».

Петр впился глазами в писанные витиеватым почерком строчки:

«Там же и приметил ее Государь, после чего по благословению Божьему появился на свет отец мой, Дюжев Павел Петрович, крещеный 18 октября 1707 года от Рождества Христова. Жизнь Аграфена прожила тихую и открыла сыну – моему отцу – тайну его рождения перед своим уходом.

Письмо сие писано для предоставления в Тайную экспедицию Петром Павловичем Дюжевым. 7 октября 1777 года.

Прилагаю выписку из приходской книги о крещении батюшки».

Петр в нетерпении потряс конвертом, но оттуда выпал только тонкий листок еще одного письма:

«Ваше Величество, многоуважаемый, Петр Алексеевич!

Пишет Вам Павел Дюжев. Не сочтите за наглость и самонадеянность, я всего лишь пишу, как было. Все мои предки считали себя Вашими потомками. Утверждение это передавалось из века в век. Доказательств о принадлежности к Вашему роду у меня нет. Только упомянутая в письме выписка из приходской книги Старой Кирхи о рождении моего предка Павла Петровича Дюжева. Но Вы теперь среди нас, чему я от всей души рад! И только Вы можете сказать, так это или нет. Был в нашем роду когда-то портрет Ваш, усыпанный бриллиантами. Все предки хранили его, не продавали, даже когда голодали, и потомкам хранить его завещали. Однако до меня он не дошел. Был изъят органами НКВД при аресте моего деда. Он был реабилитирован, и я горжусь им.

Мечтаю о встрече с Вами. Ведь только Вы сможете сказать, правдива ли история, которую рассказывали у нас в семье.

Я очень горд и счастлив, что, возможно, имею отношение к Вашему роду.

Во всем стараюсь быть похожим на Вас.

С огромным почитанием, Павел Дюжев.

Прилагаю номер своего телефона и адрес».

Петр уставился глазами в пустоту, осмысливая написанное. Самозванцев всегда в истории хватало. Нет ли и здесь корыстного умысла? При его жизни не было у него сведений о том, что от его любовных утех остался тайный плод мужеского пола. Незадолго до смерти, понимая, что не на кого ему царство оставить, давал он тайный наказ Алексашке прознать про то. Тот вернулся ни с чем.

Петр стукнул кулаком по столу.

– Пес смердящий! И знал бы, не сказал! На свою голову венец примерял, пока я в бреду лежал. При Кате вольготно устроился!

Петр в волнении заходил по комнате. Уж отболела давно рана эта, думал, хоть нарыв гвоздем ковыряй, не проймет его теперь. Да, видно, не все обиды целиком кожей затягиваются. Эта вон и под кожей болит.

«И в Алешкиной смерти его вина есть! Мню, спаивал его! Видел: на дело не годен – и радовался!»

Петр вспомнил сокрушенное выражение лица Алексашки, когда тот докладывал ему о промахах сына.

– Ездил ты к нему? – спрашивал, отвлекаясь от важных дел, не имея возможности выбраться самому и навестить сына.

– Ездил, мин херц.

– Письмо передал?

– Передал.

– И что он? – поднимал глаза на Алексашку и, уже видя его выражение лица, знал, каков ответ будет.

– Сказал, будет стараться по мере сил выполнить наказ твой.

Вроде и дурного не говорил, а по сокрушенному виду подумаешь, что будто переживает и скрыть правду хочет.

И ловился Петр, всегда ловился на эту недосказанность. Из-за того зрела в душе убежденность о негодности сына. Еще до встреч с ним уверен был в исходе. Предвкушал, как встретит, и наперед злился. И Катерина масла в огонь подливала. Она так же, по словечку, а вставляла против Алексея. А уж если б узнала о других его детях, извела бы, не задумываясь, благо примеры тому были.

Ох, не хотелось Петру ковырять этот нарыв!

– Погожу! Потомок, говоришь?! Ну и не убежит! Опосля повидаемся. Не к спеху!

Глава 27. Награды нужно давать тем, кто их сможет купить

Президент знал обо всех передвижениях Петра и его троицы, но не вмешивался и не стремился влиять на его решения. Они взяли за правило встречаться хотя бы три раза в неделю в кабинете Президента. Виктор Александрович сначала чувствовал себя неловко, что не он идет в кабинет к Петру, а наоборот, но с переездами царя так было удобнее им обоим. Но в этот раз Президент пришел в кабинет Петра сам.

– Петр Алексеевич, можно к вам? – Он распахнул дверь в кабинет Государя. Не сговариваясь, они входили друг к другу без доклада. Петр, который вместо удобных стульев поставил для посетителей лавки, специально для Президента держал кресло.

– Проходи.

– Дельную вещь придумали! – сказал Петр, пожав руку Виктору Александровичу и показав на компьютер. – Глазами вижу, а умом не объемлю! – восхищался он, еще с трудом осознавая возможности, предоставляемые Интернетом. – Каков механизм! На вид – никакой солидности! А мысль любого человека донести может! – сказал, вновь посетовав, что в его время не было такого.

Петр понемногу осваивал компьютер и поражался, что с его помощью можно узнать о делах в стране, не выезжая на место!

Президент снисходительно смотрел на отставшего от жизни на три века предшественника.

– У вас, говорят, наследник объявился? Пришел поздравить.

Петр кинул на Президента быстрый взгляд.

– Не боись, потомок, а не наследник.

– Значит, правда, – сделал вид, что не заметил поправку, Президент. – И что, довольны им?

– Не видал еще. Недосуг.

– А рады были бы?

– На кровь указуешь. Токмо кровь, она – что река, в одном золото намывает, а в другом дерьмо смывает! Вон, гляжу я, как при мне наверху Нарышкины да Толстые были, так и при тебе. И Алексашкина фамилия не затерялась. И других многих привечаешь, что я привечал. Давно тебе о том сказать желал. Кличка, она правду кажет, на многие поколения печать.

– Это что же, Петр Алексеевич, Толстой будет ходить под угрозой располнеть, а Толкачевы – всех подталкивать? – рассмеялся Президент.

– Все, да не все! Не завсегда так. Часто ли ты Дураковых встречал али Дурных, Никчемных? С веками отмирает дурная кличка, коли люди делами славятся. Был у меня солдат Трусов. Не скалься, не от нижних портов слово пошло – в мое время их не носили, а от боязливых. Смотрел я на него, думал: на этого никакой надежи! Первому