В рамках «проекта Козак» функцию «официального» преемника, аккумулирующего и отвлекающего общественное и внутриэлитное недовольство и критику, своего рода «ложной цели» должен был, похоже, выполнять С. Иванов (который, естественно, не мог избежать соблазна заведомо тщетной надежды со временем превратиться из прикрытия в реального, основного преемника). Предполагалось, насколько можно понять, что Козак сменит Фрадкова за год-полтора до выборов и затем будет либо открыто и недвусмысленно поддержан Путиным (а также всесокрушающей мощью направляемого им административного ресурса), либо вообще назначен им и.о. президента на всю предвыборную кампанию и героически победит какого-либо оппозиционера (например, Рогозина), превращенного к тому времени в символ вселенского зла, каким в 1996 году был сделан Зюганов.

Понятно, что замена Касьянова на Козака, произведенная, насколько можно понять, в начале мая 2005 года, требовала согласия американцев, – а у путинской «бригады», как известно, имеются большие и вряд ли поддающиеся излечению проблемы с дипломатией, тем более с международной.

В результате, по ряду имеющихся оценок, вести переговоры с американцами было поручено Чубайсу как имеющему наилучшие (из всех российских деятелей, готовых сотрудничать с нынешней правящей бюрократией) отношения с ними. Было учтено, что его контакты особенно тесны с демократами, которые, как считают горе-аналитики из нынешнего российского руководства, придут к власти в 2008 году и с которыми тогда придется иметь дело следующему президенту России. (Правда, за прошедшие годы он завязал прочные связи, хотя и более низкого уровня, и с рядом представителей республиканцев.)

Это очень кстати (с учетом вызванной реформой электроэнергетики катастрофы в Центральной России) сделало Чубайса неуязвимым перед любой внутренней критикой и, более того, вновь превратило его в ключевую политическую фигуру. Он снова замелькал на центральных каналах с еще более наглыми, чем прежде, заявлениями, но, главное, в силу особенностей своего характера просто не мог не использовать изменение своего положения для достижения собственных целей. Как мы увидим, именно это, по всей вероятности, и разрушило в зародыше всю неплохо выстроенную и достаточно технологичную операцию по продвижению на президентский пост Д. Козака.

Похоже, именно Чубайс и его представители имели удовольствие обратить внимание американского истеблишмента на то, что виновные в безобразиях, творящихся в путинской России (а среди них и война в Чечне, и дело Ходорковского, и искоренение демократических процедур, и подрыв экономики в условиях баснословной внешней конъюнктуры), должны быть названы и наказаны. В то же время, пока Путин следует в кильватере американской политики, является добросовестным партнером США и обладает властью в России, он в принципе не может быть «назначен виноватым».

Стоит ли удивляться тому, что, по всей видимости, именно в ходе общения с представителями Чубайса в качестве «крайних» американцы осознали политических врагов самого Чубайса и либералов в целом – силовых олигархов? Вероятно, в качестве главной мишени, традиционного и остро необходимого для политтехнологических кампаний «символа зла» был избран наиболее слабый и при этом умудрившийся в наибольшей степени замараться в скандалах последнего времени силовой олигарх – И. Сечин. Однако и остальные, ощущая общность своего образа действия, также не могли не почувствовать себя под ударом.

Если эти рассуждения верны, либеральные фундаменталисты во главе с Чубайсом готовились брать власть, «зачищая силовиков» примерно по тем же схемам, которые использовал Чубайс в 1996 году, когда выбросил из Кремля группу Коржакова – Барсукова – Сосковца (в этом аспекте нашумевшее в свое время покушение на Чубайса – не говоря уже об усердно распускавшемся слухе о якобы сорванном втором покушении на него – весьма напоминает «самострел», сделанный, чтобы обвинить в покушении противостоящую группу).

При этом положение либеральных фундаменталистов было качественно лучше, чем в 1996 году. В самом деле: в 2005 году они контролируют не только СМИ и гражданскую часть правительства, как тогда, но и Центробанк, а также относительно самостоятельную демократическую (в том числе молодежную) оппозицию, которой в 1996 году попросту еще не было. Противостоящие им силовые олигархи выглядят бледной пародией на ельцинских силовиков (при всей недееспособности последних) и возбуждают не только ненависть, но и презрение даже собственных подчиненных. Да и арбитр конфликта – президент – несравнимо слабее в личностном отношении и значительно легче поддается внешнему влиянию (не будем забывать, что Б. Ельцин не утрачивал самостоятельности и способности к самостоятельному принятию решений даже в худшем своем состоянии).

При анализе ситуации в конце мая 2005 года практически не возникало сомнений в том, что Путин в критической ситуации (которую, скорее всего, сумел бы сконструировать для него Чубайс) сделал бы, как и Ельцин, однозначный и окончательный выбор в пользу либерального крыла. В самом деле: такой союз означает для него поддержку Запада, а значит, сохранение репутации, статуса и привычного уровня потребления (в том числе символического).

Союз с либеральными фундаменталистами означает для российского президента и большую личную свободу в политике, так как опора на Запад в целом делает его мало зависимым от конкретных представителей последнего в России.

В случае отказа от союза с либеральными фундаменталистами и выбора в качестве своей главной опоры силовой олигархии президент России неминуемо и весьма серьезно ссорится с Западом. Прежде всего, это создает дискомфортность его повседневного существования – вплоть до постоянного страха физического уничтожения в результате террористического акта или утраты власти в результате осуществления государственного переворота.

Весьма важно и то, что такой президент с неизбежностью попадает в зависимость от силовой олигархии. Эта зависимость жестче и полнее, чем зависимость от Запада, так как силовые олигархи значительно ближе расположены и практически не имеют не связанных с президентом России интересов, на которые они могли бы отвлекаться. Кроме того, она неприятна и с психологической точки зрения: силовые олигархи в массе своей куда менее цивилизованны и воспитаны, чем либеральные фундаменталисты, и не обладают присущим тем западным лоском.

Таким образом, ситуация казалась вполне прозрачной: силовые олигархи были практически приговорены, а либеральные фундаменталисты должны были восторжествовать. Подвели их, насколько можно понять, самонадеянность, закостеневшая в последние годы вера в собственную непогрешимость и мстительность, выразившиеся в открытой демонстрации стремления свести счеты со своими оппонентами до решения главной задачи – перехвата и концентрации в своих руках всей полноты политической власти в стране.

Либеральные фундаменталисты, по всей вероятности, просто не подумали о том, что успешное копирование схемы десятилетней давности, да еще в длительной перспективе (до президентских выборов еще почти 3 года), да еще в условиях очевидности ситуации, в том числе и для будущих побежденных, в принципе маловероятно.

Не подумали они и о том, что демонстративно приступить к практически публичному процессу «назначения виноватых» до привода к власти «своего президента» – значило пробудить силовых олигархов от беспробудной дележки собственности и финансовых потоков, до смерти напугать их, активизировать их и сплотить общим страхом против себя. В результате силовые олигархи, даже несмотря на действительно серьезные трудности с адекватным восприятием действительности, встревожились и осознали, что приговорены и практически не имеют шансов на выживание в нормальной политической борьбе.