возводя перед собой взгорье из тел убитых ими «ослов». Яромир и Ратибор бились исступлённо, самоотверженно, неистово, наслаждаясь последней в жизни схваткой, ибо понимали, что рано или поздно их всё равно сметут, так как есть предел человеческим возможностям. Даже таким выдающимся, как у них. Но смерти воины не боялись, угрюмо радуясь в душе, что скоро в обширнейших угодьях небожителей воссоединятся со своими семьями.

Тем временем противник, дико воя от ярости и бессильной злобы, вынужденный ещё постоянно разгребать завал из туловищ своих же павших бойцов, всё продолжал бестолково бросаться на нерушимым утёсом вросших в брусчатку великанов. Русы же брали себе минутку отдыха как раз во время подобных разборов баррикад из отправленных ими на тот свет аскеров, походя свирепо огрызаясь на ядовито повизгивающих ворогов, грозившихся друзьям всеми возможными карами небесными.

Но вот шалмахи, наконец осознав, что с наскока, в лоб им не одолеть этих двух могучих исполинов, сменили тактику, вторым потоком зайдя с противоположной стороны, с другого конца Соловьиного переулка, выходившего на бульвар Барышников. Похоже, на Торговой аллее ватага Любомира либо вся полегла, либо сложила-таки оружие, раз пропустила в тыл к Ратибору с Яромиром «рой ос». Впрочем, рыжеволосый гигант и бывший обережник князя Святослава не особо расстроились значительно усилившемуся вражескому натиску. Встав спиной к спине, они лишь уничижительно расхохотались в опешившие физиономии ослямов, принявшись отражать атаки неприятеля уже с двух сторон.

— Давай, сынки, бей супостатов! — ободряюще проверещала выглянувшая в окно второго этажа своего домика седая Перенега, смачно плюнув при этом сверху кому-то из аскеров на потную лысину. А после ещё в придачу и практически полный ночной горшок метнула беснующимся внизу осам на темечки. — Держу за вас кулачки, добры молодцы!..

Между тем день клонился к полудню, а витязи и не думали уступать, всё так же, без видимого устатка продолжая отражать наскоки озверевших от бешенства смуглолицых бойцов. Ратибор, вкушающий полной грудью радостную удаль доброй сечи, всласть напоил вражеской кровушкой свою старушку секиру, круша иноземным захватчикам черепа, дробя кости, выпуская кишки и разваливая их пополам в буквальном смысле. Торжество, злорадство, недоумение и ошарашенность в глазах стоящей напротив своры западных псов поочерёдно сменяли друг друга, в конце концов оставив плескаться в их перепуганных зеницах лишь животный страх, вытеснивший все остальные чувства. В подёрнувшихся испаринами ужаса сердцах осов давно уже гуляли навязчивые сомнения, с человеком ли они сейчас бьются? Иль всё же с богом аль демоном в людском обличье?

«Не может смертный так драться, не может!» — похожие тягостные мыслишки крутились в головах шалмахов, уже с какой-то горькой, тоскливой обречённостью идущих на рыжеволосого берсерка. Ну прямо как домашний скот на убой к мяснику.

Ратибор же всё продолжал без устали махать секирой, исправно снимая вражеские кочаны с плеч да разделывая «ослов» на отбивные. Единственное, что давно уж тревожило «рыжего медведя», так это древко его топора, знатно испещрённое зазубринами разного размера и глубины. И подобные неприятные щербины на рукояти верной секиры лишь множились да множились.

Тем часом тяжело дышащий Яромир, старавшийся не отставать от могучего товарища, стал всё-таки потихоньку замедляться. Похоже, в отличие от Ратибора, свой предел выносливости русоволосый мечник уже нащупал. Усталость пудовыми гирями повисла у него на руках и ногах: движения сделались скованными и не такими лёгкими и быстрыми, удары менее точными, а взор — не столь яростным, как прежде. Княжий воевода банально выдохся. И это сразу почувствовали нурязимские шакалы, воспрянув духом и ещё пуще насев на бывшего телохранителя Святослава, уже с большим трудом сдерживавшего сигающую на него ослямбскую орду.

У Ратибора тем временем, как это обычно и бывает, в самый неподходящий момент всё же случилось в жизни огорчение, которого он так опасался; тучный аскер со здоровенным ятаганом со всего маху всадил свой изогнутый клинок под лезвие секиры молодого богатыря, угодив аккурат в одну из глубоких забоин на древке топора. Ратовище верной старушки не выдержало очередного попадания и преломилось в месте удара. Булатная вострая сталь жалобно тренькнула переливистым звоном, упав на мостовую. Взбеленившийся Ратибор, на долю секунды остолбенев от такой не вовремя приключившейся оказии, спустя миг всадил обломок дубовой рукоятки прямо в пасть торжествующе ощерившемуся оппоненту, выбив ему передние зубы да загоняя деревяшку ещё дальше, в глотку. Следом за лопастью секиры по брусчатке зазвенел и меч шалмаха; выронив его, тот схватился за свою шею обеими дланями и принялся, падая на колени, судорожно кашлять кровью, завалившись после в конвульсиях на бок.

Между тем из оружия у рыжебородого витязя остался лишь здоровенный нож, болтающийся на поясе. Мгновенно выхватив его из ножен, Ратибор тут же наотмашь полоснул по глазам очередного, кинувшегося на него с саблей наперевес ликующего воителя, торопившегося расправиться с могучим великаном, пока тот оказался практически безоружен. Завизжав от дикой боли, аскер прижал ладони к окровавленному лицу и, ничего не видя, крутанулся на месте, как волчок, впрочем, быстро осев наземь; второй удар ножом пришёлся ослепшему осу прямо в висок. Следом не повезло копейщику; чуть отклонившись вправо, дюжий ратник пропустил под мышкой лезвие пики, которой его попытался незатейливо пырнуть нерасторопный боец, а затем споро всадил осляму тесак в грудь по гарду.

В этот момент шалмахи, чуть ранее наконец уяснив, что и спиной к спине «рыжий медведь» и его русоволосый товарищ, несмотря на накопившуюся усталость, продолжают успешно отражать все атаки, решили действовать иначе и не переть более напролом: слегка отступив назад, из рядов аскеров в противовес Ратибору вышли вперёд три лучника, принявшись торопливо натягивать тетиву. Тут же свистнул метко брошенный молодым богатырём нож, угодивший аккурат между очей одному из стрелков; второму прилетело в грудь копьецо, на которое чуть ранее пытались нанизать неугомонного берсерка. Ловко подкинув дрот в воздух мыском ноги, разъярённый исполин таким могучим броском метнул пику в оса, уже тянувшего на себя за хвостовик оперенье, что того, как будто мощным ураганным вихрем, откинуло в толпу нетерпеливо переминающихся за воином соплеменников, завалив нескольких из них массой своего тела. Третий же шалмах успел-таки выстрелить, но рыжеволосый гигант наглядно продемонстрировал, почему считается лучшим витязем Мирграда: шустро словив в воздухе за древко правой дланью робко затрепыхавшуюся в вершке от бороды стрелу, он в два прыжка молниеносно подлетел к опешившему от увиденного лучнику и всадил ему в гортань пернатый снаряд, только что им же спущенный с тетивы. Ошалев от столь скорой расправы над своими братьями по оружию, противостоявшие Ратибору аскеры не выдержали, развернулись