– Понимаю, – улыбнулся Серж, – конечно, поспите!

– Но, видите ли… – Она замялась.

– Да-да, говорите! В чем проблема?

– Я хотела вас попросить. Можно ли нас как-то доставить в Люцерн? А дальше уже мы сами, своим транспортом – домой, в Вормс.

– Вы непременно хотите в Люцерн? Не вижу проблемы. Если желаете продолжить там же, где вам пришлось прерваться. Доставим и вас, и вашу машину.

Аня удивленно посмотрела на него.

– Простите, я не совсем понимаю…

– Анечка! – ответил Серж. – Ну неужели вы думаете, что Серж Дюмон упустил из виду эту маленькую проблему?

– Вы хотите сказать…

– Аня! Ваша машина, красный «фольксваген-поло», находится здесь.

– Где здесь?! – поразилась Аня.

– В гараже. Ее доставили специальным транспортом из Люцерна еще пять дней назад. Извините, что я забыл вам раньше об этом сообщить, совсем закрутился!

– Ой! Спасибо!

– Я полагал, что это само собой разумеется.

– Раз так, то… У нас еще одна просьба.

– Я так понял, что доставка в Люцерн уже не требуется?

– Нет, спасибо. Но тогда…

– Слушаю вас.

– Мы хотели бы по дороге заехать в какое-нибудь интересное место. В общем, что-нибудь стоящее того, чтобы посмотреть…

– Понимаю, вы хотели бы, чтобы я вам что-то порекомендовал. Хорошо. Итак, вы поедете на машине в Германию, надо полагать, по автомагистралям?

– Да, конечно.

– Вас интересует, что можно посмотреть тут, на юге?

– Да, – ответила Аня, – для начала. – Она улыбнулась.

– Значит, в Окситании. Что ж…

Услышав слово «Окситания», Аня сразу вспомнила, как они с Максом смотрели информацию по Каркассону в Википедии тем самым утром, перед прогулкой. Аня хотела уже спросить Сержа об этом, но ее опередил Макс.

– Вы сказали «Окситания», господин Дюмон, так? – переспросил он.

– Вы хотите знать, что это такое?

– Да, – подтвердила Аня, – когда мы читали про Каркассон в Вики, там было сказано: «Регион – Окситания». Я раньше такого никогда не слышала.

– Понятно. Это неудивительно: такого региона и не было. До недавних пор.

– То есть это что-то новое?

– Нет, это, скорее, старое. Я сейчас объясню. – Серж покрутил в пальцах монету. – Как современный регион Окситания существует лишь с 2014 года.

– То есть как это?

– Я повторяю: как современный регион. И даже более того: это название официально еще не утверждено.

– Но Франция же вроде делилась на департаменты? – произнес Макс.

– И продолжает делиться, – сказал Серж, – со времени революции, той, первой – 1789 года. – Серж поморщился, но затем продолжил: – Деление на департаменты сохраняется. Всего их девяносто шесть. Девяносто четыре на континенте плюс два на Корсике. Департаменты в основном называются по рекам, которые протекают по их территории. Некоторые, впрочем, по горам или же имеют названия, связанные с чем-либо иным. Но, главное, почти все они – не исторические, вернее, не историко-культурные, а чисто географические.

– То есть? – спросил Макс. – А Нормандия, Шампань, Бургундия и все остальное? Это все куда делось?

– Это все упразднили.

– Как? Почему?

– Как? А вот так: прежнее, сложившееся на протяжении столетий деление на исторические провинции, отражавшее долгую и богатую событиями, тысячелетнюю историю Франции, культурное многообразие страны и самобытность различных ее областей, просто ликвидировали. А вместо этого поделили ее на безликие, не несущие никакой историко-культурной информации, почти одинаковые департаменты. Провели, так сказать, стандартизацию. Разбили на участки, как землю в каком-нибудь садоводческом товариществе.

– Фигня какая-то! – возмутился Макс. – В таком случае они бы их могли просто пронумеровать!

Макс осекся, виновато посмотрев на Аню.

– Извините, – сказал он. – Вырвалось.

Серж улыбнулся.

– Это очень хорошо, – заметил он, – что вырвалось. У меня это тоже вызывает возмущение. Но теперь, когда вы знаете, как это было сделано, полагаю, на вопрос «почему?» можете и сами ответить, не так ли?

– Думаю, это было сделано для того, – ответила Аня, – чтобы стереть историческую память.

– Совершенно точно! Именно для этого. Ну как же! «Великая революция»! С нашей распрекрасной революции 1789 года начинается новая эра! Даже не так. С нее вообще начинается история как таковая. А все, что было до того – девятьсот лет государственного существования Франции, – это так, предыстория. Это – мрак, мерзость и сплошное угнетение. Это все – в помойку! С историей, древней культурой, с корнями разрыв полный! Они ведь даже календарь новый ввели.

– Календарь? Это как же?

– А вот как: год 1792-й, говорите? До 1792 года что-то происходило? Поколения сменяли друг друга, люди жили, любили, растили детей? Строили соборы? Писали стихи и романы? Создавали картины и статуи? Не было этого ничего! Вообще ничего! Летоисчисление начинается сейчас! Сейчас – первый год.

– Ничего себе! Радикально!

– О да! – грустно усмехнулся Серж. – Чего-чего, а радикализма в этом мире хватает.

– Но они, кажется, даже месяцы переименовали, если я не ошибаюсь? – уточнила Аня.

– Вы не ошибаетесь. Переименовали, а как же! Навели тут порядок, как в таблице умножения. Математики, чтоб им! Во-первых, никаких больше недель! Никаких четвергов, пятниц, суббот!

– То есть? Это как?

– Очень просто!

– А что вместо этого?

– Вместо этого – декады. Согласитесь: четко, ясно и математически стерильно! Красота!

– А это-то зачем сделали?! – не смог взять в толк Макс. – Чем им вторники не угодили?

– А тем же самым, чем и исторические провинции – культурными ассоциациями. То есть своей связью с мировой культурной традицией, с историей. Вспомните, в западных языках дни недели называются в честь различных божеств древнеримского либо германо-скандинавского пантеона. А декады, они, как и департаменты, абсолютно безлики. То же и месяцы. Многие из них носят имена богов или героев древности, а кроме того, они неодинаковы по длительности – это тоже сложилось исторически.

– В самом деле, безобразие! – воскликнул Макс. – Непорядок! А они, значит, все сделали одинаковыми?

– Да.

– И пронумеровали?

– Нет. Они дали им новые имена по природным явлениям, характерным для данного месяца.

– Но это как у многих славянских народов, – заметила Аня. – Например, чехов, поляков.