– Так на этом языке, то есть на окситанском, произносят слово «да» – «oc», в отличие от языка севера Франции, то есть французского, где слово «да» звучит как «oui». Южная Франция долгое время была, по существу, другой страной, хотя и входила в состав Французского королевства. Юг и поныне сохраняет самобытность, но во времена Средневековья он отличался от Северной Франции очень сильно, да и не только от нее. И именно поэтому тут укоренилась катарская и прочие ереси.

– В чем же было это отличие?

– Здесь была мягкая и гибкая культура. Это было во многом обусловлено тем, что тут образовалась смесь различных народов: иберийцев, вандалов, финикийцев, греков, римлян, франков и сарацин. Поэтому тут царила терпимость, которая распространялась даже на евреев, чего не было тогда более нигде в Европе. Еще одной причиной терпимости была зажиточность, потому что этот край был богат.

– Зажиточность порождает терпимость? – спросил Макс. – Так получается?

– Естественно! Богатство, как правило, терпимо. Это бедность зла и питает ненависть. Именно тут, на юге Франции, романтическое представление о Средневековье было ближе к реальности, чем где бы то ни было. И еще одно – сепаратизм.

– Вот даже как?

– Да. Дело в том, что движение катаров было тесно связано с южнофранцузскими феодалами, в первую очередь графами Тулузы, их городами, и использовано ими. Понимаете, их связь с севером, с королями Франции была слабой. Гораздо более тесно они были связаны с королевством Арагон, иными словами, с Каталонией, с Барселоной. Окситанская культура тяготела к Средиземноморью, и они стремились отделиться от Французского королевства.

– Ясно, что французские короли были против, все понятно! – заявил Макс.

– И тут политика, – вздохнула Аня. – Знаете, Серж, я вот сейчас вас слушала и подумала… Нет, конечно, вы все объяснили, как всегда, четко и исчерпывающе ясно. Но у меня возникло в какой-то момент такое ощущение, что я слушаю по телевизору комментарий политолога. «Сепаратизм», «сепаратисты» – это ведь и сейчас только и слышишь! Ох и до чего это все надоело! Скажите, Серж, потому что я не понимаю. Если кто-то вообще может мне объяснить, так это только вы. Ответьте мне, пожалуйста, на такой простой вопрос: что им всем неймется?!

Серж побарабанил пальцами по своему бокалу. Выражение лица у него было мрачно-задумчивым. Какое-то время он молчал.

– Простой вопрос, – произнес он наконец с саркастической усмешкой. – Такой ли уж простой?

Он опять замолк, теперь уже ненадолго.

– Понимаете, Аня, – продолжил он, – я мог бы много говорить вам о причинах сепаратистских движений, об их разнообразии и об их отличиях друг от друга. Я мог бы порассуждать об элитах и их амбициях и о многих других таких же правильных и резонных вещах. Иными словами, я мог бы вас заболтать, как это обычно и делают. Но вы хотите не просто знать. Вы хотите понять самую суть. А суть тут столь же простая, сколь и отталкивающая. И вы, Аня, уже сами ее высказали.

– Не вполне понимаю. Я высказала?!

– Да, в вашем вопросе уже содержится и ответ. Дело в том, что вы не то чтобы задали простой вопрос, а, вернее сказать, предельно просто его сформулировали. А ясно сформулированный вопрос всегда содержит в себе ответ. Да-да! Вспомните, как вы спросили, не все, что вы говорили, а только сам последний вопрос как таковой!

– Что им неймется? – произнесла Аня с сомнением.

– Именно! В этом и ответ: им неймется! Они вроде этих ваших «рататуев»: «копошатся – такие противные». Такова природа человека, и с этим ничего не поделаешь. Человек по природе своей неуемен и ненасытен. Ему всегда мало, ему все время хочется чего-то еще. Он редко бывает удовлетворен, а если и бывает, то очень недолго. Его влечет дальше. Человек деятелен! Но именно поэтому он и есть человек! Именно потому, что ему неймется! Если бы этого зуда у людей не было, они бы до сих пор так и сидели на деревьях, то есть они вообще так и не стали бы людьми. И вот этот самый зуд, который сидит в людях, он амбивалентен: с одной стороны, именно он создал цивилизацию со всеми ее щедрыми дарами, а с другой… Да, сепаратизм, войны и прочее в этом духе. И, увы, одно без другого не бывает и быть не может.

Серж замолчал, задумчиво глядя поверх своего бокала куда-то в бесконечность. Глаза его подернулись дымкой.

– Ну вот, – сам прервал он паузу, – вы попросили посоветовать, что посмотреть, а меня понесло.

– Это было очень интересно, Серж! – запротестовала Аня.

– Хорошо, если так. Ну а, возвращаясь все-таки к вашей просьбе… Вы слышали такое название: Эг-Морт?

– Эг-Морт? – переспросила Аня. – Что-то мертвое? Никогда не слышала. Какое странное название.

– Это означает «мертвая вода», и, кстати, как раз на окситанском языке.

– Почему мертвая? – удивилась Аня.

– Потому что там добывали соль. И сейчас еще добывают.

– Что это – город?

– Да, но необычный. Он располагается полностью внутри крепостных стен. И это – не что иное, как средневековый порт. Порт XIII столетия.

– Опять XIII столетие!

– Да, Аня. Опять. Я подумал, раз уж вам довелось познакомиться с эпохой правления Людовика Святого, то для полноты картины, так сказать, это будет весьма кстати. Тем более что это по дороге. Недалеко от Монпелье.

– Эг-Морт как-то связан с Людовиком Святым?

– Да. Именно оттуда он отправлялся в крестовые походы. Не те, против альбигойцев, а заморские, против мусульман.

– То есть в Палестину, так?

– В Палестину слишком далеко. Он бился с «неверными» поближе.

– Где же это?

– В Северной Африке, в Тунисе. Кстати, там он и умер, якобы от чумы.

– Почему «якобы»?

– Тогда чуть ли не любую инфекцию называли чумой, или моровой язвой. Но вероятнее всего, он скончался от дизентерии. Впрочем, не все ли равно? Вообще, этот так называемый Восьмой крестовый поход был совершенно идиотской затеей. Я просто затрудняюсь назвать какое-либо другое предприятие в истории, которое было бы столь же нелепым, как это. Вернее, нелепо-трагичным.

– Трагичным потому, что король умер?

– Если бы только он! Он заварил кашу – ему и отвечать! Но из-за него умерли там, в Тунисе, его старший сын и невестка. И выживший второй сын привез из этого похода три гроба.

– Он что, и женщину взял туда?!

– Да, всех потащил за собой. В могилу. Так что в Эг-Морт они живыми не вернулись.

Серж меланхолично отпил из хрустального бокала и, не спеша, поставил его на стол.

– «Мертвая вода», – произнес он. – Название оказалось пророческим…

Вид за окнами машины был странным, не похожим ни на что из того, что Ане приходилось видеть раньше. Прежде ей даже не пришло бы в голову, что во Франции могут встретиться такие места. Она вспомнила давние слова Сержа: «Такова Франция: разнообразием ландшафтов она бьет любую другую страну Европы, что и делает ее такой красивой».