– Это хлеб с маслом и цветной сахарный горошек.

– Имеешь в виду кондитерскую посыпку? – спросила я.

– Да, именно.

– Но зачем? – спросила Эйнсли, беря треугольный ломтик хлеба, чтобы осмотреть его. Она откусила от уголка, затем пожала плечами. – На вкус, наверное, как и следовало ожидать.

Это было достаточно хорошим одобрением для папы, который взял кусочек. Но, честно говоря, папа также считал, что ананасы и анчоусы принадлежат к запретной еде, поэтому он не имел права отстаивать точку зрения пищевого снобизма.

– С днем рождения, – радостно сказал Броэм, протягивая мне тарелку.

Я пыталась не засмеяться, принимая ее. У меня было отчетливое ощущение, что он сделал все это только для того, чтобы поразить нас.

Папа и Эйнсли закончили выставлять свечи на торт, зажгли их и посадили меня напротив, напевая песню «С днем рождения». Эйнсли послушно снимала это на свой телефон.

– Не забудь загадать желание, – сказала она, когда песня закончилась.

Было сложно придумать желание. Все, чего я хотела, – чтобы сегодняшний вечер прошел хорошо. Посмотрев через весь стол на Броэма, стоящего между мамой и папой и улыбающегося его идеальной легкой улыбкой, я поняла: как ни здорово, что он есть в моей жизни, пусть даже только как друг, все же он не заменит Брук. И никто не может.

Одним махом я задула семнадцать свечек, а потом посмотрела на Броэма, готовясь разрезать торт.

– Я удивлена, что у вас нет особенной австралийской песни для дня рождения.

– На самом деле есть. Это немного грубо, поэтому я не уверен, что вам понравится.

О!

– Многообещающе.

Мама и Эйнсли разложили на столе мои подарки. От родителей я получила пару сережек-гвоздиков с настоящими бриллиантами.

– Возможно, дети в школе и любят хвалиться дорогими брендами, но это не может конкурировать с чем-то качественным и долговечным, – объяснила мама, когда я их обняла.

От Эйнсли я получила розово-лиловую блузку в крестьянском стиле, которую она отдекорировала цветами и виноградными ветвями золотого и ягодного цвета. Это было так причудливо, что я громко ахнула.

– Господи, Эйнс. Я надену это прямо сейчас.

– Могу я заснять это на тебе? Я снимаю себя для видео тысячу лет. Мне нужны новые люди.

Мы вдвоем побежали наверх, оставив Броэма болтать с родителями и/или удержать их от ссоры, когда они остались без свидетелей.

– Все готово на сегодня? – спросила Эйнсли, пока я стягивала рубашку.

– Ага. В шесть тебе нормально? – Мой голос был приглушен тканью, когда я натянула новую блузку через голову.

– Мы будем там ровно в шесть.

Я опустила блузку на джинсовые шорты, и мы посмотрели на меня в зеркало. Я посмотрела…

– Так красиво, – выдохнула Эйнсли. – Я такая молодец.

– Спасибо. Так, ну что, готова снимать?

Эйнсли погладила нижнюю губу.

– Подожди секунду.

Она открыла ящик стола и порылась в своем беспорядке из кучи пробников и кистей, от чего у Брук случился бы сердечный приступ, если бы она это увидела, и выудила оттуда персиковую помаду, которую выиграла пару месяцев назад.

– Она отлично подойдет.

Радостная, я нанесла ее и убрала в карман шорт.

– Эй, – запротестовала Эйнсли. – Давай обратно!

– Мне нужно будет обновить ее позже! Ты получишь ее обратно, успокойся.

– Конечно, – проворчала она.

Мы сняли все так быстро, как могли, и потом рванули вниз, где Броэм сидел между родителями, с неестественно прямой спиной и зажатыми между коленями руками. Мама и папа разговаривали шепотом, и у обоих было выражение «ты меня слегка раздражаешь, но я собираюсь быть здесь главным».

Броэм посмотрел на меня с облегчением и подпрыгнул.

– Нам нужно поехать ко мне, – сказал он. – Кучу всего надо подготовить.

Облегчение отца было весьма ощутимым.

– Ну, тогда, я думаю, мне пора идти, – сказал он, потягиваясь. – С днем рождения, дорогая.

– Спасибо. И спасибо за серьги. – Я потрогала свои уши.

– Удачи сегодня, – сказала мама, притянув меня, чтобы обнять.

– Стой, а что сегодня? – вмешался папа.

Конечно, он кое-что знал. Например, что меня на время отстранили от учебы. И знал о шкафчике. Знал, что мы с Брук поссорились. Но помимо этого, больше ничего. А мама знала все. Я рассказала ей свой план, и она выслушала. Она даже внесла несколько собственных предложений.

– Мы с Броэмом готовим ужин для Брук.

Папа неопределенно и радостно кивнул.

– О. Это мило, – сказал он.

Когда мы с Броэмом выходили из дома, я услышала мамин упрекающий голос:

– Знаешь, ты мог бы проявить больше интереса к ее жизни. Спросить что-нибудь…

– Окей, продукты можно оставить в кухне, – указал Броэм, когда мы тащили пакеты с покупками из его машины, припаркованной у дома. – Как думаешь, мы начнем с готовки или с декора?

– Давай приготовим все, чтобы потом просто поставить в духовку, когда придет время, – предложила я, кидая свою набитую холщовую сумку на блестящую столешницу.

Броэм приподнялся, сел на столешницу и достал телефон. Я уставилась на него.

– Не садись на столешницу! Это негигиенично.

– Что? У меня чистые брюки.

– Да, и сидел ты в разных местах.

Он закатил глаза и спрыгнул, чтобы сесть на барный стул, как и должен был сначала. Я свирепо посмотрела на него, затем схватила тряпку из раковины, чтобы вытереть всю столешницу. Одному богу известно, чьи еще ягодицы касались этой поверхности.

– Ладно, порази меня сексуальным меню, – сказал Броэм, надевая очки для чтения. – Я его напечатаю и заламинирую, пока ты будешь готовиться.

– Не называй его «сексуальным меню», ладно? – сказала я. – Просто меню.

На лице Броэма отразилось несогласие, но спорить он не стал.

– Мы начнем со слоеного пирога с устрицами под чесночным маслом, потом приготовим жареный инжир, картошку, чили, спаржу и лаймовый соус, а в конце будет клубника в шоколаде.

Броэм все записал, а потом склонил голову набок.

– Они пескетарианцы?

– Нет. После покупки проектора у меня осталось не так много денег.

– Круто, просто уточнил. Продолжай. ПАПА?