– В деревне его нет. Сегодня все фермеры переехали на время в город, и с ними Черкесов. Так что ищите его в городе.

– Значит, ты не знаешь, где они будут находиться?

– Мне не докладывали, где конкретно они все будут, но я кое-что услышала. Или в доме Черкесова, или в гостинице, но в какой точно – я не знаю. Это зависит от наличия мест. Они хотят жить в одной гостинице, считают, что там вы не нападете на них. Хотя мнения разделились, двое, как я поняла, предпочитали дом. И, скорее всего, они остановят выбор на доме Черкесова. Так мне кажется. А если поедут в гостиницу, то в городе их немного, вы легко их найдете.

– А с какой целью они переехали в город?

– Да цель-то одна: найти Васькиных врагов. Они считают, что вы выполняете чей-то заказ.

– И чей?

– Не поняла, – Лиза тянула время, хотя и отдавала себе отчет, что Черкесов доберется до города не раньше чем через несколько часов.

– Кто заказал? – уточнил главарь. – Кого они подозревают?

– При мне об этом не разговаривали, просили уйти. Я ведь уже была однажды у вас в руках, и они опасались, что, если еще раз попадусь вам, из меня легко выбить сведения.

– Брешет, – нервно дернулся щуплый, обваренный. – Она наверняка сказала, где у нас база. Мужланы послали ее вперед, чтоб баки нам забить, а сами нападут ночью.

– И я не верю этой сучке, – подал голос третий, неразговорчивый и угрюмый.

– Смываться надо, пока не приехали нас брать… – сказал из кресла четвертый, раненый.

– Вы так плохо думаете о фермерах? – позволила себе возмутиться Лиза. – Считаете, они отпустили бы меня к вам? Никогда. Они бы приехали сами, устроили б здесь засаду и повязали бы вас. Я никому не говорила, потому что как раз этого и боялась.

– Ты боялась за нас? – хмыкнул щуплый.

– Нет, конечно, – и на сей раз нашлась Лиза. – Я боялась, что ребята вас перебьют, а потом сядут за это в тюрьму. И я не хочу, чтобы вы кого-то из них убили. А на Ваську мне плевать. Раз его кто-то хочет грохнуть, значит, он заслужил, и пусть сам выкручивается.

– В твоем трепе есть логика, – сказал толстогубый. – Но я тоже тебе не верю.

– Я говорю правду, – постаралась твердо сказать Лиза, но от страха у нее подпрыгивало сердце. Она едва сдерживала себя, чтобы не сорваться с места и не побежать. – И я могу узнать, где они сейчас находятся…

– Смываться надо, – бросил угрюмый.

– Да, – поддержал его щуплый. – Все бросить и хилять, пока нас не загребли.

– Мы недополучили бабки, – буркнул толстогубый.

– Да к черту бабки! – постепенно щуплого одолевала истерика. – Как прикатит сюда ОМОН – нам всем крышка будет.

– А вот мы и проверим, – криво усмехнулся толстогубый. Казалось, этот человек ничего и никого не боится. Он подошел к Лизе, взял ее за подбородок. – Ты смелая. Уважаю. Доживешь до утра, тогда поверю тебе…

* * *

Они шли по льду очень долго, бесконечно долго. Черкесов тянул за собой Вероничку, крепко сжимая ручку девочки. Лед покрыл плотный слой наста, что в некоторой степени облегчало передвижение – ноги пробивали корку, упирались в снег. Однако были места, где лед стоял чистый, но бугристый, едва присыпанный свежим снежком. Ступая на такие места, Черкесов часто падал, за ним и Вероничка. Он уже перестал чувствовать раненую ногу, вообще не чувствовал тела, лишь думал, как бы побыстрее добраться до города. Он торопился, поэтому на падения не реагировал, не ощущал боли. Падал, и тут же поднимался, и тупо шел вперед, глядя на огни города.

А город стоял, как заколдованный, – чем быстрее шел Черкесов, тем, казалось, дальше «убегал» он. Василий Романович, несмотря на то, что из верхней одежды у него было только пальто Лизы, которое он набросил на плечи, взмок. Изредка он останавливался, чтобы отдышаться и утереть пот, катившийся по лицу. Вдобавок ему досаждали снег и ветер, особенно на открытом пространстве. Ветер хоть и дул в спину, не облегчал дороги – стоило на минуту остановиться, как холод быстро проникал под одежду, а пот на ветру становился ледяным. Нет, надо только идти, непрерывно идти…

Вероничка молчала, сопела, но плелась за Черкесовым, чуточку отставая и повиснув на руке. Но вот, после очередного падения, она не поспешила подняться, как поднималась раньше.

– Вероника, вставай, – хрипло сказал Черкесов, сам находясь на последнем пределе. – Немного осталось.

– У меня ножки устали, – скуксилась она. – Я хочу пить.

– Ты же большая девочка, – вяло уговаривал ее Черкесов. – Ты ведь знаешь, что у нас воды нет. А снег есть нельзя, ты простудишься, заболеешь воспалением легких. Потерпи. Идем, Вероника. Маме нужна помощь.

В ответ малышка всхлипнула.

– Только не реви… – пробормотал Черкесов, у него не было сил на уговоры. – Я тоже устал, Вероника. Ну, посмотри, вон огоньки. Идем. – Вероника и не помышляла вставать. – Ты очень вредная девочка. Ты думаешь только о себе… Вставай, черт возьми…

– Э-э-э… – раздался в ответ невыносимый рев.

– Прекрати! – прикрикнул он на девочку. – Иначе останешься здесь одна.

Ага, так она и прекратила! Еще больше разревелась. В завывающей снежной мгле плач маленькой девочки бил по нервам, привносил в душу полную безнадежность. Ему уже казалось, что дойти до берега просто невозможно, они рухнут тут, на льду, без сил и замерзнут. Убежать от убийц и погибнуть, видя огни города, – это злая шутка судьбы. Он тут же отогнал черные мысли. Нет, надо идти!

А Вероника плакала. Василий Романович мало занимался воспитанием своих детей, ему все некогда было. Он не знал, как уговорить ребенка, на какие нажать рычаги, чтобы заставить девочку идти дальше. Но и стоять долго нельзя – все тело сразу охватывал холод. Даже нельзя сделать несколько шагов в сторону, чтобы напугать Веронику и тем самым заставить подняться, – легко потерять ее. Кругом тьма и метель. В этой круговерти они могут долго бродить, слыша голоса друг друга, и не столкнуться. Если б не свечение огней города, можно было подумать, что он ослеп. Оставался один выход.

– Вероника, не плачь, – выговорил Черкесов, облизнув сухие губы.

Его тоже мучила жажда. Странно, ведь жажда случается при жаре, когда нещадно палит солнце, – в памяти вплывали жаркие дни, высокие стаканы, наполненные водой с пузырьками. И никогда Черкесов не слышал, что жажда терзает при холоде да еще при обильном снегопаде, который легко превратить в воду. Василий Романович присел, зачерпнул рукой свежего снега, пожевал его, превращая в воду. Как хочется пить… Хочется глотать воду, глотать, пока не напьешься. Но снегом не напьешься. А вода – в городе, до нее надо дойти. Он пожевал еще снега и приказал Веронике:

– Лезь ко мне на спину. Только держись крепко. – Она послушно обхватила его шею руками, а ногами туловище, Черкесов с трудом поднялся, сцепив руки в замок под попкой девочки. – Не дави шею… дышать нечем. За плечи… держись…