но все еще дрожит. Желая понять, отчего он так остро ощущает самого себя, он прибегает к аргументу, заимствованному из «Записок из подполья» Достоевского:

Я чувствую себя. Но ведь чувствуют себя, сознают свою индивидуальность – только засоренный глаз, нарывающий палец, больной зуб: здоровый глаз, палец, зуб – их будто и нет. Разве не ясно, что личное сознание – это только болезнь [224].

А болезнь подчеркивает нашу индивидуальность, что имеет пагубные последствия для коллективного сознания. Чувство солидарности Д-503 со своим обществом в День Единогласия исчезает, стоит ему почувствовать боль в сердце. Он пытается рассуждать: «Если от нефизических причин может быть физическая боль, то ясно, что…» [233]. Но из-за висцеральных реакций ему уже ничего не ясно.

2. Инстинктивный аппетит

Раз уж наши реакции тела обладают такой силой воздействия, простой способ определить истинные симпатии фантаста – посмотреть, какие блюда он выставляет на общий стол. Путь к сердцу читателя может лежать через литературный «желудок». Легкость подобного доступа побуждает к мошенничеству и сторонников, и противников. В конце концов, нет особых причин для того, чтобы еда в централизованно-плановом государстве была особенно вкусной или гнусной, хотя определенную роль может сыграть энтузиазм его граждан, и есть некоторые причины признать преимущество утопических столовых. В любом случае качество еды, которой нас угощают в этих произведениях, нередко располагается на крайних полюсах вкусовой шкалы.

Выясняется, что авторы, побуждая нас заглянуть в будущее, обращаются к отдаленному прошлому: как представляется, вопрос об утопии был решен задолго до того, как мы стали охотниками-собирателями. Висцеральные реакции, столь важные для решения этого вопроса, обусловлены нашей природой – не только человеческой, но и биологической. Все биологические виды должны поглощать пищу, переваривать ее и выводить из организма результаты жизнедеятельности – других вариантов нет. Эти процессы почти полностью непроизвольны, им трудно (если не мучительно) противиться и приятно следовать им. Благодаря этому архаическому наследию отражение в произведении природных инстинктов оказывает глубокое воздействие на читателя, в то время как рациональные аргументы вызывают гораздо меньше интереса и с легкостью игнорируются. Физиологические рефлексы способны оживить тексты, которые в противном случае были бы весьма вялыми. И эти чувства – важнейший аргумент. В конце концов, какой смысл придумывать утопию, если жизнь там приятна не плоти, а только разуму?

Рассматривая систему пищеварения как один из источников непроизвольных реакций, мы неминуемо придем к первому принципу питания в раю: еды должно быть много. Голод, за редкими и недавними исключениями, всегда сопутствовал жизни человечества. Конечно же, он был серьезной проблемой в России и свирепствовал во время Гражданской войны, в годы, когда писался роман. И самого Замятина тогда выручала помощь М. Горького, предоставившего ему паек и жилье. Когда-то было принято наедаться до отвала, запасаясь энергией и готовясь к голодным временам; потому мы и сегодня, в эпоху изобилия, идеализируем пиршества, множим жировые клетки и страдаем от ожирения.

Кроме того, на столе должно присутствовать приятное разнообразие блюд: рог изобилия подразумевает широкий выбор. Поскольку мы бывшие охотники-собиратели и привыкли питаться практически любой пищей в любом климате, наш гибкий организм требует разнообразия. Чтобы удовлетворить потребность в разнообразной пище, возникшую, конечно же, в процессе эволюции, мы должны выбирать из разных групп продуктов питания. Судя по тому, как мы не любим есть вчерашний обед, однообразный рацион быстро подавляет как аппетит, так и моральный дух.

То, что у разнообразия есть пределы, не опровергает этот эволюционный аргумент, а только подтверждает его. Наш геном представляет собой внушительную перекрестную матрицу разных, часто противодействующих сил. Не стоит забывать, что пищеварительный цикл – это «улица с двусторонним движением». Как бы много ни было веществ, которые природа приучила нас поглощать и усваивать, мы не едим все подряд, да и не испытываем такого желания. Обратная сторона аппетита – тошнота, противоположная ему висцеральная реакция. Рвота – это всего лишь последняя линия защиты организма от попадания ядов. Подумайте, что нужно для того, чтобы вы употребили в пищу некий продукт. Если вы не отчаянно голодны, то есть не находитесь во власти очередной мощной висцеральной реакции, вы не будете есть то, чего вначале не одобрит зрение. Продукт должен также пройти проверку, которую ему устроят обоняние, вкусовые рецепторы, жевательный и глотательный аппараты. Наконец, он будет подвергнут воздействию пищеварительных соков. Если где-нибудь на этом пути что-то пойдет явно не так, еда либо останется на тарелке, либо вскоре будет отторгнута организмом. Пинкер называет чувство отвращения «интуитивной микробиологией» [Пинкер 2017: 421], хотя на самом деле это некоторое преувеличение: мы различаем только продукты, которые могут оказаться вредными, и те, что кажутся безопасными. Например, мы с большей вероятностью испытываем отвращение к мясу, чем к овощам, хотя последние иногда опаснее первого. Если есть угроза отравиться, чрезмерная осторожность не помешает, поэтому, как отмечет Пинкер, «отвращение – чувство явно иррациональное… большинство людей не будут есть суп из тарелки, в которую они плюнули» [Там же: 416–417].

И снова мы понимаем, что здесь постарался естественный отбор, посредством случайных ошибок адаптации. Мы, как правило, испытываем удовольствие, совершая действия, которые на протяжении нашей эволюционной истории были адаптивными, и находим неприятными те, что некогда снижали наши шансы на эволюционный успех. Но теперь их легко перепутать из-за того, что окружающая среда изменилась и природу стало возможно обмануть. Хороший пример слабого звена в адаптации – сахар: сладкий вкус когда-то обозначал фрукты на пике их питательной ценности, но теперь, в рафинированном виде, он может принести больше вреда, чем пользы. Тем не менее основная модель закрепилась прочно хотя бы потому, что аппетит имеет очень долгую историю. Функции вегетативной нервной системы оказывают большее влияние на наше поведение, чем черты, приобретенные относительно недавно. Это имеет огромные последствия для утопических мечтаний, которые пытаются отрезать нас от нашей же истории.

Эволюционная основа вкуса позволяет нам сделать третье предположение: еда в литературной утопии должна быть вкусной. Однако вкусовые ощущения удивительно изменчивы. Поскольку у всех нас общее наследие, очевидно, что полезное для одного для другого едва ли окажется ядом, но нас в этом трудно убедить, – как правило, нас поражают различия, существующие между традиционными кухнями. Повторяю, основной принцип эволюционной психологии состоит в том, что чем теснее тот или иной тип поведения связан с репродуктивным успехом, тем сильнее будет эмоциональный стимул, который либо подсказывает, либо запрещает нам вести себя именно так. Более того, тем сильнее будет наш врожденный интерес. Обратите внимание, в какой степени такие виды деятельности, как