Ещё один сильный удар по щеке.

Ещё один. Грубые пальцы вонзились в плечи и сделали больно: встряхнули.

Мира вывернуло наизнанку: у него было ужасное впечатление, что блевотина бесконечной источающей зловоние рекой исторгается из его желудка. Он чувствовал спазмы органов дыхания. Кто-то ударил его со всей силы по щеке:

– Вставай давай!..

Он открыл глаза. Некто безобразный – порождение ночного кошмара – нависает над ним. Некто с уродливой непропорциональной головой кричит ему:

– Сука, мясо он варил! Грёбаный мудак! Какого фуя ты поставил курицу, мля, вариться в два часа ночи??? А??? Какого фуя ты ставишь вариться, сука, ночью мясо, а сам, бл*дь, ложишься спать, а??? Сосед твой – падла ещё та, не спалось ему, сука, тоже вышел на улицу покурить!!! А у тебя со всех форточек, бл*дь, дым!!! Вот скажи мне – какого фуя все расчёты срываются в четыре утра после звонка на «01», а??? – выпалил человек сорванным голосом и снял пожарный шлем. И Мир узнал прапорщика Плугатаренко из Городской Пожарной Части №1. Корреспондент Мотузный, собирая материал для статьи о Ежегодном Областном Сборе Пожарных Частей, брал как-то интервью у прапорщика Иванова. За соседним с ним столом в одном с ним кабинете сидел прапорщик Плугатаренко.

– Здравствуйте… – сказал Мотузный. Он лежал в своей комнате. На своей постели. В помещении густым плотным облаком висел дым. Пахло ужасно. Гарью и блевотиной.

– Здравствуйжопановыйгод! – воскликнул прапорщик. – Который это уже раз за месяц? Правильно! Третий. Готовь штраф две тыщи гривен!

В Электродаре Городской Совет Народных Депутатов именно такую сумму установил за ложный вызов Пожарных, «Скорой» и «02».

Ну конечно же. Он как обычно притопал невменяемый домой, поставил варить себе курицу и вырубился.

– Мляяаааа… – простонал Мир.

– Да! – радостно покивал прапорщик Плугатаренко, – Именно!

Пожарные выбили входную дверь.

И, видимо, в отместку разбили окно в кухне. Подмотали несколько фирменных DVD.

Мир до рассвета проветривал квартиру, сидя в старом продавленном кресле, которое кто-то ещё полгода назад выставил на площадке этажом ниже. Он сидел в полудрёме. Его разбудил один из соседей. Тот самый, который заметил дым в этот раз.

– Ну ты чё? – спросил он Мирослава.

– Я? Ничё, – ответил тот, открыв глаза.

Мир вошёл в свою воняющую квартиру, подпёр входную дверь стулом и плашмя упал на диван в зале. И сразу же заснул. Ему снился большой и светлый салон аэробуса, летящего на огромной высоте. Над облаками. В салоне не было круглых дыр-иллюминаторов и людей. Над дверью? За ней? Перед ней? Там. Здесь. Везде висело табло, на котором несуществующими знаками несуществующей письменности было написано:

– Дрыыыыыыыиииииинь!

– Тызззззыыыыыыы!..

– Дрыыыыыыыиииииинь!

В дверь и в будильник звонили одновременно.

В будильник Время напоминало, что оно есть.

В дверь… кто?

Мир вынул лицо из подушки. Протянул руку в сторону тумбочки. «Дрыыыыыыыиииииинь» прекратилось. Стало слышно, что «Тызззззыыыыыыы!..» долетает по коридору издалека. От самой двери. В которую, кстати, кто-то уже постучал пару раз. Судя по звуку, – лбом. Мир накрывает голову подушкой.

– Тызззззыыыыыыы!!! – от двери.

– Тызззззыыыыыыы!!! – через паузу.

– Тызззззыыыыыыы!!!

Мотузный глухо стонет сквозь птичий пух, упрятанный в наволочку. Ему кажется, что это мерзкое царапанье барабанных перепонок прорывает куски тканей и втыкает ржавые инфицированные нойзом иглы прямо в мозг.

Мирославу Мотузному плохо.

Очень плохо. Как только он решает, что утро настолько мерзкое, что лучше сдохнуть на месте, оказывается, что существует утро в сто пятьдесят тысяч миллионов хуже.

– Тызззззыыыыыыы!!!

– Ну, хватит уже… – стонет Мир.

– Тызззззыыыыыыы!!! – он понимает, что тот, кто стоит под его дверью и звонит, занимается этим уже достаточно давно:

– Тызззззыыыыыыы!!!

И Мирослав Мотузный делает попытку встать с кровати. Он делает попытку идти. Делает попытку не врезаться в шкаф. Пытается двигаться, не цепляя плечами стены.

Мирослав Мотузный идёт к входной двери.

Человек, стоящий у порога, одет в коричнево-клетчатый костюм, цветастую рубашку с огромным отложным воротником. Коричневые брюки расклешаются к низу двумя колоколами, почти скрывая лаковые туфли. Коричневые.

Туфли – это первое, что бросилось в глаза.

Мир посмотрел на туфли.

На клеша.

На пиджак и интенсивно многоцветный воротник, лежащий двумя треугольными лопухами практически на груди. Наконец взгляд добрался до лица того, кто ТАК вторгся в сон, а теперь и в явь Мотузного.

– Да, – сказал Мир.

– Я вас приветствую! – сказал стоящий у порога.

– Кто?

– Кто Я?

– Да, – сказал Мир. Ему хотелось сдохнуть.

– Я – Мистер Шик. Мистер Люкс. Мистер Всё Самое Лучшее.

Человек щёлкнул пальцами, привлекая внимание то ли к золотым часам, то ли к брильянтовым запонкам.

– Лучшее – Враг Хорошего, – сказал Мир.

Голова гудела. Мигрень вбила свои тупые гвозди пока не глубоко. Но зато несколько: в оба виска, в затылок, в левую половину лба.

Мужчина улыбнулся. Мир отметил, что глаза его тоже улыбаются.

– Я Мистер Шик. Мистер Люкс. Мистер Всё Самое Лучшее, – повторил он.

– Вы пригласите меня войти? – спросил Мистер Шик. Мир отметил, что его зубы не совсем ровные. Но зато идеально белые. «Да что же это такое! – подумал Мир. – Почему у всех вокруг меня и кроме меня – идеально белые зубы?!».

– Если вы что-то продаёте от какой-то там американской компании, и у вас сегодня акция, и я один из десяти счастливчиков, то идите-ка сразу в жопу, – проговорил Мир и скривился: один из гвоздей влез в голову на миллиметр глубже.

– Я не продаю, – сказал Мистер Люкс, – вы пригласите меня войти?

Мир зевнул. Сглотнул воняющую, чёрт знает чем, слюну.

– Вы бриолином голову мажете? – спросил он.

– И самым лучшим, – кивнул Мистер Шик, улыбаясь ещё шире. Секунду назад Мир думал, что «ещё шире» просто невозможно. Возможно.

– Вы пригласите меня войти? – спросил Мистер Люкс.

– Я понял, – сказал Мир и погрозил ему пальцем.

Мистер Лучшее улыбался.

– Входите… – Мир сделал шаг в сторону, почувствовал, как просел пол под ним и скривился: мигрень пристукнула по шляпке того гвоздя, который ныл в затылке.